— Привозите усопшую. — Академически поставленный мужской голос заставил Башурова отодвинуть трубку подальше от уха. — Отпоем в лучшем виде, как закажете, панихида согласно уставу, подвезете с вечера — заберете утром.
— Спасибо.
Виктора Павловича передернуло. В голове его внезапно раздалось заунывное пение на древнем языке: «С миром, с миром, на запад, в Абидос»[35],— и взору предстали крутые мрачные взгорья на левом берегу Нила, испещренные отверстиями склоны которых служили местом захоронений. С быстротой молнии надвинулись вдруг освещенные факелами стены покоев, зарябило в глазах от многоцветья восковых красок, и он явственно ощутил затхлый запах тысячелетий.
«Тьфу ты, черт, опять хреновина какая-то». Ликвидатор энергично потер лицо, пощипал себя за уши, пытаясь вернуться в родной двадцатый век, а между тем в дверь позвонили. Кинувшаяся открывать тетя Паша вернулась с суетливым молодым человеком, одетым неброско, но дорого, это был агент из похоронной конторы, которого Башуров вызвал на дом. Виктор Павлович был краток, — оплатив похороны по высшему разряду, он добавил сотню баксов чаевых и пристально глянул агенту в глаза:
— Только вы уж не разочаруйте меня, пожалуйста.
Тот молча кивнул, что-что, а в людях он разбирался, — работа такая. За окнами тем временем стемнело, осенний день подходил к концу, и Виктор Павлович внезапно почувствовал смертельную усталость. Больше всего на свете ему хотелось сейчас завалиться спать, — наверное, это и есть первый признак приближающейся старости…
— Пойду я, тетя Паша. — Он сунул тете Паше в цепкую заскорузлую ладонь пачку пятидесятирублевок. — Насчет поминок прикиньте, чего сколько, если не хватит, еще найдем.
Тетя Паша, казалось, не слушала, она уставилась Башурову на перстень, глаза ее округлились, губы горячечно зашептали:
— Господи, помилуй, Господи, помилуй, святые угодники, Исусе Христе, спаси и сохрани нас грешных…
Больше здесь делать было нечего. На улице Башуров вновь очутился под нудным осенним дождем, забрался в машину и, пока грелся двигатель, привычно стал преображаться в академического мужа. Настроение было хуже некуда, однако, несмотря на усталость и эмоциональную встряску, ему здорово хотелось есть. Уже на Лиговке, высматривая, где бы поужинать, Виктор Павлович перестроился слишком близко от белого «опель-сенатора». Ничего страшного, собственно, не случилось, однако водитель иномарки долго слепил Башурова дальним светом, затем обогнал и, подставив задний бампер, заставил резко дать по тормозам. Тут же хлопнули задние дверцы, из «опеля» выскочили двое дюжих молодцов и энергичным шагом направились к Борзому:
— Ты как ездишь, пидор гнойный?
Один из них, лысый, с трехдневной щетиной и квадратной челюстью, уже готов был вытряхнуть «профессора» из машины, но тот его опередил. С силой распахнув дверцу, Башуров рассчитанным движением угодил острым краем нервному молодому человеку прямо в пах. Того согнуло, пока он, захлебываясь, ловил губами воздух, Борзый выскользнул из «девяносто девятой» и секущим ударом ребром ступни с ходу заехал второму по коленному суставу.
Явственно хрустнули кости, дюжий молодец, грузно оседая на мокрый асфальт, заорал благим матом, но ликвидатор пнул его прямо в раззявленный рот, и крик захлебнулся. В этот миг снова хлопнули дверцы иномарки, на этот раз передние, и на подмогу братанам кинулся водитель. В его руке поблескивал лезвием свинокол — острый ножичек солидных размеров с «усами» и кровостоком.
Выскочил из «опеля» и четвертый, и, хотя он решительных действий пока не предпринимал, Борзый, фиксируя поле боя периферическим зрением, сразу понял, что из всех он самый опасный.
Тем временем лысый, столь болезненно отреагировавший на водительскую дверцу «девяносто девятой», получил мощный апперкот в челюсть, и Башуров сразу же швырнул его под ноги вооруженному свиноколом водиле. Падать тот не умел: едва не напоровшись на собственный нож, грузно растянулся поверх бесчувственного тела коллеги, тут же получил от ликвидатора удар ботинком по голове и расслабленно замер.
— Даже не пытайся, — Виктор Павлович вдруг совершенно явственно почувствовал, как четвертый вытаскивает ствол, — голову оторву.
Пальцы на рифленой рукояти разжались, пистолет снова скользнул в глубину кармана: видимо, в голосе и выражении лица «профессора» было что-то чрезвычайно убедительное.
А ученый муж тем временем подобрал с асфальта свинокол и, перехватив поудобнее, метнул в заднее колесо «опеля». Без малейшего сопротивления, будто масло, острие ножа прошило покрышку, сразу же злобно зашипел выходящий наружу воздух.
— На глаза мне больше, ребятишки, не попадайтесь, не надо. — Мрачным взглядом окинув поле боя, Башуров полез в машину. — Пожалеете.
Настроение его существенно улучшилось: видимо, весь накопленный за день адреналин выплеснулся в действие, и, с удивлением обнаружив, что спать совершенно расхотелось, он без приключений добрался до гостиницы. Припарковавшись неподалеку от входа, Виктор Павлович поднялся в свои апартаменты, сменил осточертевший костюм на джинсы и свитер и, подгоняемый желудочным соком, чуть ли не бегом устремился в ресторан.
С недоумением воспринял халдей странное сочетание широких плеч, могучей шеи и благообразной профессорской физиономии, однако заказ принял профессионально, быстро и молча. Ликвидатор же сглотнул внезапно набежавшую от перечисленных разносолов слюну и начал потихоньку осматриваться.
Народу в зале было немного. За двумя дальними столиками степенно зависала братва, у окошка небольшая кучка пожилых, солидно-пузатых лиц кавказской национальности мирно цокала и шипела на одном из горных диалектов, да в уголке яки-то гарны хлопцы, дальнобойщики видать, смачно заедали горилку салом в шоколаде, проникновенно чокаясь зажатыми в грязных пальцах фужерами:
— Хай живе!
Сцена еще была пуста, но у барной стойки уже начинали собираться работницы постельного фронта. Скучая, они изредка перебрасывались короткими репликами, курили, цедили через соломинку слабенькие коктейли, чтобы не набраться раньше срока.
Наконец Башурову принесли заказ. Он сразу налил себе сто пятьдесят «Столичной», не закусывая, помянул мать и, чувствуя, как внутри начинает разливаться живительное тепло, приступил к крабовому салату и ассорти из морепродуктов.
Однако спокойно закончить ужин Виктору Павловичу не удалось. Когда он уже доедал чудесное жаркое из молодого барашка с зеленью и помидорами, халдей с непроницаемым лицом поставил на стол бутылку хорошего французского коньяка:
