— Рыбу тебе завтра с комбината принесу, — сказал дед, — мороженую.
Тюлень моргнул и закрыл глаза.
— За что убивают их, деда? — спросила Элька уже на крыльце.
— За рыбу и убивают, дева. Когда-то морской народ с нами дружил, помогал загонять рыбу в сети. Это, дева, называется взаимовыгодное сотрудничество. Только оно плохо кончилось. Такие сотрудничества вообще плохо кончаются.
— Почему?
— Тебя что, в школе не учили? Вот я скажу пани Ониклее… Похолодание наступило, вот почему. Снег до солнцестояния не сошел, что на нынешний момент есть зарегистрированный повторяющийся феномен. Посевы вымерзли. Рыбы стали вдесятеро против прежнего выбирать — есть-то хочется. И не в сезон. Молодь ловить стали. Понятно, что противозаконно, но ведь с голоду помирать хуже. Тюлени сначала отказались помогать, прислали петицию. Потом ультиматум. А потом потопили несколько лодок: у них ведь тоже голод начался, когда рыбу переловили всю. А люди с лодок начали бить тюленей острогами. А раньше дружили, — повторил дед задумчиво. — Они жили на красных скалах, вон там… Семьями жили, большими. В поселок заглядывали. Сидит в кавярне «Под синей лампой» господин, пьет каву, а как начнет расплачиваться, понятно, что тюлень.
— Почему понятно?
— Потому что старым золотом, — пояснил дед, — со дна поднятым.
— И что?
— Ничего, золото же. Раньше, говорят, тут вообще народу полным-полно было. Даже зимой. И купальни не простаивали. И дороги были открыты. Тут, дева, кого только не было. Кто только в кавярне «Под синей лампой» не сидел! Кто только у вас в гостинице не жил!
— А господин герцог? — спросила Элька с замиранием сердца.
— А что господин герцог? Ты, дева, помешалась на этом герцоге. — Дед оглядел Эльку подслеповатыми глазами и спохватился: — С ума сошла! Ты ж босиком, считай!
— Да я на минуту выскочила, — принялась оправдываться Элька, — помои только вылить. А тут этот.
— Беги домой, дура, — сказал дед, — замерзнешь ведь.
И Элька побежала домой. Коленки щипал мороз, а уши, хотя она и накинула капюшон парки, ничего не чувствовали.
Мать стояла на крыльце: она накинула на плечи тулуп и уже, похоже, собиралась бежать искать ее, Эльку, только не знала, куда.
Мать с ходу отвесила Эльке оплеуху, потом схватила за плечи и втащила в дом.
— Горе ты мое, — причитала мать, растирая Эльке уши, — отморозишь ведь! Кому нужна безухая девка, вот скажи на милость? Ты куда это бегала? Совсем из ума выжила. Чем это ты парку так заляпала?
Элька, пока бежала, напряженно думала, что бы такое соврать, но мать не давала ей вставить слова, а продолжала жаловаться сырым грязноватым стенам, как трудно одной воспитывать взрослую девку, и если бы был отец, то он бы врезал, а она, мать, конечно, тоже врежет, да что толку…
— Заболеешь ведь, — сказала она укоризненно.
— Не заболею, — мотнула головой Элька.
И заболела.
Приходил пан доктор, щупал Элькин лоб, прописал горькой настойки, Элька лежала горячая, металась по постели, руки-ноги ныли, словно после тяжелой работы, сухой кашель раздирал грудь, мать меняла ей на лбу мокрое холодное полотенце, которое тут же становилось сухим и горячим, Элька проваливалась в плывущий тяжелый сон. Во сне ей мерещилось, что она тащит тюленя, а он тяжелый, и она никак не может дотащить его до воды. И что господин герцог сидит у кровати и смотрит на нее печально и сочувственно. Папка, сказала Элька, но господин герцог улыбнулся и отодвинулся к черным теням, толпящимся в углах комнаты.
Доктор чем-то звякал, задирал Эльке рубаху, что-то холодное касалось спины между лопатками, горячий чай отдавал малиной, и однажды утром Элька открыла глаза и увидела серое заиндевевшее окно с проплешиной посередине. В проплешину лился холодный утренний свет.
Она откинула шершавое одеяло и спустила ноги на пол. Голова была пустой и легкой, ноги — слабыми, а тапочки, которые она нащупала под кроватью, — чуть теснее, чем раньше. Все было немножко не так, словно за время ее болезни кто-то незаметно переставил все в доме… Даже пуховый платок, который она накинула на плечи, кололся — раньше он вроде был помягче.
Придерживая платок на груди бледными пальцами, Элька побрела по коридору.
Мама, дед и близняшки Анхен и Гретхен сидели в кафе, пили чай с печеньем и смотрели дальновизор. Солидный ведущий, который всем давно уже стал чуть ли не родственником, рассказывал последние новости.
— О! — сказали хором близняшки. — А вот и Элечка.
Они, по правде, были не вредные. Когда были в настроении, щипали Эльку за щеку и говорили, что вообще-то она миленькая, только ей надо бы накручивать волосы горячими щипцами…
— Ты чего встала? — сердито спросила мать. — А ну марш в постель, горе ты мое.
— Ну мам, — поныла на всякий случай Элька, — я хорошо себя чувствую. Правда.
— …Опровергли панические слухи о том, что канатную грузовую дорогу, соединяющую столицу и угольную шахту «Заветная», разрушили ледяные великаны, — говорил тем временем ведущий. — Инженер-инспектор с бригадой, обследовав места разрушения, установил, что опоры повреждены вследствие схода лавин. Ученый совет Национального Мусеума направил в Отдел связей с общественностью официальное письмо, в котором утверждается, что ледяные великаны — существа сугубо мифические, а все случаи их наблюдений связаны с так называемым «белым безумием», поражающим…
Элька впилась в линзу в надежде хоть мельком увидеть господина герцога, но на экране замерцала панорама черного зимнего леса на белом горном хребте, а ведущий пан Велиранд, невидимый, продолжал:
— Тем не менее обстановка остается тревожной, и те предположения, согласно которым причиной исчезновения всего населения поселка Слава Труду стало нападение тюленей, так и не были опровергнуты. В связи с этим его светлость выделил отряд элитной морской пехоты, которому дано распоряжение отыскивать и уничтожать тюленьи патрули. Поголовное истребление мирных жителей свидетельствует о том, что соглашение о приостановлении военного конфликта между подданными его светлости и морским народом окончательно…
У Эльки запершило в горле, и она сглотнула. Тот тюлень, подумала она, получил свои раны, быть может, вовсе не от зубов косатки. Уж слишком эти раны были ровными, как будто ножом резаны.
Она покосилась на деда. Дед невозмутимо прихлебывал чай из блюдечка, при этом противно хлюпая. Эльке никогда не нравилось, как он хлюпает.
— Чаю будешь, дева? — спросил дед.
— Ага, — сказала Элька, но мать прикрикнула:
— Чего скачешь, точно коза? Иди в постель!
