— Но ты не можешь купить ему это, ма. Это очень дорого.
— Сколько?
— Ну, по каталогу не меньше тысячи семисот, но папа говорил, что мистер Беласко в Портленде уступил бы ему дешевле. Он говорит, что Беласко его боится.
— Думаешь, это правда?
Бретт, казалось, даже испугался. Он не помнил, что бы мать когда-либо вела такие разговоры. Даже Куджо на крыльце слегка навострил уши.
— Ну?
— Нет, ма, — сказал он, но Черити поняла, что он лжет. Она уловила в словах Бретта восхищение. Он хочет быть похожим на отца. Тот словно становится выше ростом, когда видит, что его боятся. О, господи.
— Нет ничего хорошего в том, что тебя боятся, — сказала она. — Нужен только громкий голос да грозный вид. Давай, доедай.
Он медленно начал есть, то и дело поглядывая на нее. В это утро везде таились загадки.
— Сколько это будет стоить? Тысячу триста? Тысячу четыреста?
— Не знаю, ма.
— А этот Беласко может доставить заказ сюда?
— Такой дорогой, наверное, может. Если бы у нас были деньги.
Ее рука потянулась к карману халата. Там лежал лотерейный билет. Зеленый номер на нем, 76, и красный, 434, совпадали с указанными в таблице выигрышей. Она сверяла их десятки раз, не в силах поверить. Она каждую неделю тратила на билет пятьдесят центов, с 1975 года, и вот эти вклады принесли отдачу — пять тысяч долларов. Она еще не получила их, но они никуда не уйдут.
— Деньги есть, — сказала она. Бретт уставился на нее.
***
В четверть одиннадцатого Вик вышел из офиса и поплелся в кафе, не в силах выносить проклятую жару. Сейчас он делал рекламу для яичной фермы Декостера. Трудная работа. Яйца он ненавидел с детства, когда мать запихивала их ему в глотку четыре раза в неделю. Все, что он мог выжать из себя, это: «Кусай от яйца с любого конца». Не Бог весть что. Мысль вызвала у него в уме образ яйца, застегнутого посередине на молнию. Образ хороший, но какой от него толк? Он не мог придумать. Надо спросить Тэдди, подумал он, когда официантка принесла ему кофе и блинчики с черникой. Тэд яйца любил.
Конечно, его мучила не эта яичная реклама. Мучили его предстоящие двадцать дней. Да, ехать придется. Роджер его убедил. Нужно ехать и драться.
Старый толстый Роджер, которого Вик любил, как брата! Он был, наверное, даже рад проехаться, попить кофе, поболтать. Но Вику хотелось побыть одному. Поразмыслить. Они и так все время были рядом — вполне достаточно даже для братьев.
Он снова вспомнил о фиаско с «Красной клубникой». Все случившееся было плохо, но не смертельно. Даже тупые покупатели осознают, что подобные просчеты в деятельности компаний неизбежны. Пару лет назад обнаружилось, что краска, которой наносились рисунки на стаканы в закусочной «Макдональдс» содержит избыточную дозу свинца. Стаканы быстро убрали; компания понесла убытки, но никто не обвинил Рональда Макдональда в попытке отравить клиентов. И Профессора Вкусных Каш никто в этом не обвинил, хотя комики от Боба Хоупа до Стива Мартина немало поиздевались над ним, а Джонни Карсон в «Вечернем телешоу» произнес как-то целый монолог о «Красной клубнике». Нет нужды, говорить, что профессор исчез с экрана, а игравший его актер никак не мог оправиться от потрясения.
«Все могло быть и хуже», — заявил Роджер, когда прошел первый шок, и схлынула лавина звонков из Кливленда.
«Что?» — спросил тогда Вик.
«Представь, что мы разрекламировали бы настоящую отраву».
— Еще кофе, сэр?
Вик поднял глаза на официантку. Он хотел отказаться, потом кивнул.
— Полчашки, пожалуйста.
Она поставила чашку и отошла. Вик сидел, не торопясь пить.
К счастью, довольно скоро по телевизору показали пресс-конференцию с участием авторитетных врачей, утверждавших, что краска безвредна. Незадолго до этого такой же шум поднялся из-за того, что у ряда стюардесс международных рейсов кожа вдруг покрылась оранжевыми пятнами. Оказалось, что все дело в спасательных жилетах, применение которых они объясняли пассажирам на своем опыте.
Юристы старика Шарпа предъявили многомиллионный счет изготовителю краски, но дело могло тянуться года три и под конец потонуть в суде. Неважно: главное было показать общественности, что вина — впрочем, не слишком большая, краска-то безвредна, — лежит не на компании.
Но акции Шарпа все равно поползли вниз. Резко снизился сбыт всех каш компании, хотя их качество ничуть не ухудшилось.
Что же, все было в порядке? Да нет. Как бы не так.
Не в порядке был сам Профессор. Бедный парень просто не мог вернуться к своим обязанностям. После испуга обычно приходит смех, и посмей Профессор снова появиться на экране на фоне своего класса, его засмеяли бы до смерти.
Представляется уже, как Джордж Кэрлин зубоскалит в своей программе: «Парни Рейгана говорят: русские обгоняют нас в гонке вооружений. Русские штампуют ракеты тысячами. А Джимми Картер выступает по ящику и говорит: „Сограждане, русские обгонят нас только тогда, когда молодость нации будет срать красным“.
Гомерический хохот аудитории.
«И вот Ронни звонит Джимми и спрашивает: „Что наши солдаты едят на завтрак?“
Взрыв хохота.
Потом настоящая запись:
«Что ж, все в порядке».
Бурные аплодисменты, хохот.
Кэрлин печально качает головой.
«Красное дерьмо, Джимми. Совсем красное».
Вот в чем проблема; Джордж Кэрлин. Боб Хоуп. Стив Мартин. Любой остряк в Америке.
И итог: акции Шарпа падают. Держатели в панике. Давайте посмотрим, что мы можем сделать для них. Кто там придумал этого чертового Профессора? Неважно, что Профессор с успехом вешал уже четыре года до появления «Клубники». Неважно, что он повысил акции компании вдвое.
Важно только то, что для успокоения публики «Эд Уоркс» будет лишена заказов Шарпа, и этой ценой акции удастся, даст Бог, поднять опять. И когда начинается новая рекламная компания, инвесторы увидят, что злодеи выброшены вон, и успокоятся.
«Конечно, — подумал Вик, размешивая сахарин в кофе, — это только теория. Если она и воплотится в жизнь, они с Роджером еще могут доказать Шарпу, что долговременный успех важнее сиюминутного успокоения инвесторов, что их опыт и навыки работы еще пригодятся компании».
Внезапно в его мозгу вспыхнул новый план. Чашка кофе застыла у рта. Он видел двоих людей — себя с Роджером или старого Шарпа с сыном, — роющих могилу. Лопаты мелькали в воздухе. Фонарь мигал и качался на ветру. Накрапывал дождь. Ночное погребение — именно так. Они хоронили Профессора ночью, и это было нехорошо.
— Нехорошо, — пробормотал он вслух.
Конечно. Если они похоронят его ночью, в тайне, он уже ничего не сможет сказать, что он жалеет о случившемся.
