12
Подъезжая к университету, он первым делом заметил, что движение на дороге резко возросло. Прибавилось машин, появилось множество велосипедистов и бегунов за здоровьем. Двоих Луис едва не сбил, пришлось резко затормозить, нажать на гудок. Его всегда раздражало поведение этих бегунов (равно и велосипедистов): стоит им оказаться на дороге, они сразу забывают о всякой ответственности. Думают только об удовольствии. Один из бегунов, сжав кулак, выбросил вверх средний палец — жест однозначно непристойный, — даже не посмотрев по сторонам. Луис вздохнул и поехал дальше.
Потом внимание его привлекла стоянка служебных машин — привычной «Скорой помощи» на месте не оказалось. В лазарете найдется, конечно, все необходимое, чтобы на короткий срок справиться почти с любым недугом: две прекрасно оснащенные процедурные, по другую сторону широкого коридора — две палаты на пятнадцать мест каждая. Не хватало лишь операционной или хотя бы годного для операций помещения. Случись серьезный несчастный случай, и «Скорая помощь» доставляла пострадавшего в Медицинский центр Восточного Мейна. Первым университетский лазарет показал Луису его будущий помощник — Стив Мастертон. Он с гордостью обратил внимание шефа на диаграмму вызовов «Скорой помощи», за последние два учебных года ею воспользовались лишь двадцать восемь раз. Очень хороший показатель, ведь одних студентов за десять тысяч, а всего в университетском городке около семнадцати тысяч человек. И вот на тебе! В первый же рабочий день кто-то вызвал «Скорую»!
Он поставил машину в отведенный специально для него квадратик. «Доктор Крид» — гласила табличка на свежепокрашенном столбике. И поспешил в лазарет.
Медсестру Чарлтон он застал в приемной, она мерила температуру девице в джинсах. Медсестре было около пятидесяти, волосы уже тронуты сединой, однако делала она все проворно и скоро. Теперешняя ее пациентка, недавно загорая, умудрилась получить ожоги. Кожа шелушилась вовсю, заметил Луис.
— Доброе утро, Джун, — поздоровался он. — А где «Скорая»?
— Ой, доктор, такая беда стряслась! — Чарльтон извлекла изо рта девицы градусник, внимательно посмотрела. — Сегодня утром, часов в семь, Стив Мастертон приехал, глядь, а у передних колес «Скорой» лужа. Радиатор протекает. Ну, и отвезли ее на ремонт.
— Надо же! — Луис вздохнул с облегчением. Слава Богу, что не по вызову. — И когда ж нам ее вернут?
Джун Чарлтон рассмеялась.
— Надо знать наши университетские мастерские. Хорошо, если к Рождеству как подарок получим. — Взглянув на студентку, сказала: — У вас слегка повышена температура. Примите две таблетки аспирина. И посидите дома: никаких баров, никаких свиданий по ночам.
Девушка поднялась, окинула Луиса одобрительным взглядом и вышла.
— Наша первая пациентка в этом семестре, — без особой радости заметила сестра и встряхнула градусник.
— Похоже, вам она не по душе.
— Да я их всех насквозь вижу. Например, попадаются больные совсем другого типа: спортсмены. Играют и с переломами, и с вывихами, не говоря уж о растяжениях — лишь бы на скамейку запасных не посадили, лишь бы кисейной барышней не посчитали, даже своим будущим в спорте готовы пожертвовать. Потом вот вроде этой, девчушечки-соплюшечки. — Она кивнула в сторону окна.
Луису было видно, как девушка направлялась в сторону общежитий. Странно, в приемной ему показалось, что девушка чувствует себя скверно, да не хочет показывать. Сейчас же она шла быстро, повиливая красивыми бедрами, откровенно разглядывая парней и позволяя разглядывать себя.
— Эта у себя вечно болезни находит. — Чарлтон положила градусник в стерилизатор. — Раз двадцать за год к нам наведывается. Особенно перед экзаменами зачастит: то у нее якобы двустороннее воспаление легких, то бронхит ее вот-вот в могилу сведет. Глядишь, четыре-пять зачетов ей скостят, особенно у тех преподавателей, кто «свирепствует», как они говорят. Такие студенты вечно «заболевают» перед устными экзаменами, на письменном им легче.
— Что-то мы сегодня мрачно настроены, — усмехнулся Луис, хотя на душе у него и впрямь было невесело.
— Не принимайте близко к сердцу. — Сестра даже подмигнула ему. — Я из-за пустяков не переживаю и вам не советую.
— А где сейчас Стивен?
— У вас в кабинете. Бумажки разбирает. Бюрократам отписки шлет, а на стоящие письма отвечает.
Луис вышел. Как бы ни утешала его здравомыслящая Чарлтон, Луис понимал: началась его подневольная жизнь.
Много позже, стараясь припомнить (если это вообще удавалось), когда жизнь его обернулась кошмаром, он все чаще возвращался к тому утру, первому рабочему утру: в десять утра привезли умирающего юношу, Виктора Паскоу.
А до десяти все шло тихо, гладко. В девять явились две новые санитарки-карамельки, как называли их за полосатые платья, им дежурить до трех. Луис угостил их кофе с пончиком, минут пятнадцать объяснял, в чем состоит работа, и — самое, пожалуй, важное — рассказывал о том, что оставалось за пределами служебных обязанностей. Потом передал молодых помощников старшей сестре. Он слышал, как уже за дверью его кабинета она спросила:
— От дерьма или блевотины у вас аллергии не бывает? Тут этого добра насмотритесь.
— Боже правый! — пробормотал Луис и даже прикрыл глаза. Но улыбку сдержать не смог. Ох уж эта Чарлтон! С такой старушкой не заскучаешь!
Луис принялся заполнять длинную анкету — требовался полный перечень всех лекарств и оборудования в лазарете (Стив Мастертон жаловался: «Каждый год одно и то же! Напишите им: «Имеется полный комплект оборудования для пересадки сердца за восемь миллионов долларов» — они сразу заткнутся!), — и работа целиком поглотила его, лишь урывками подумывал он о чашечке кофе. Вдруг со стороны коридора и приемной раздался крик Мастертона:
— Луис! Луис! Скорее! Беда!
И столько было в этом возгласе страха, что Луис, не раздумывая (будто того и ждал!), сорвался с кресла. Тонкий, пронзительный вопль донесся с той же стороны. Затем хлесткий удар вроде пощечины — и голос Мастертона:
— Сейчас же прекрати! Кому говорю! Прекрати или убирайся к чертовой матери!
Луис ворвался в приемную. Кровь, много крови — первое, что бросилось ему в глаза. Одна из санитарок всхлипывала. Другая, белая как снег, прижав кулачки к губам, не ведая, растянула их в непотребной страшной ухмылке. Мастертон стоял на коленях, поддерживая голову распростертого на полу юноши.
