Энни, заслышав жуткий вой, вскочила на ноги и выбежала на гребень дюны, откуда виднелся берег. А ее брат по отцу стоял по колено в воде, срывал с себя рубаху и драные брюки и издавал те же невыносимые для нервов звуки: выл, шипел и визжал на море!
Энни бросилась к нему по берегу, Тремэйны помчались следом, и Джемисон, чтобы не отстать, пустился бегом. Он смутно отметил, что Джилли появилась на заднем крыльце и стоит там, пошатываясь, в одном халате. Она побелела как привидение, нетвердо держалась одной рукой за перила, а другую прижимала к губам.
Энни уже бежала по воде к обезумевшему — или страдающему — мальчику. Джон Тремэйн сбросил ботинки, попробовал воду, зачем-то закатал обшлага брюк и с плеском побрел за ними. Между тем Джемисон, пыхтя и отдуваясь, приблизился к месту событий.
Джеф перестал выть и шипеть, он вцепился в руку Энни, стиснул ее, нетерпеливо указывая на море. Потом, выпустив ее, показал знаками:
«Идем со мной, сестра, потому что я должен уйти! Я не готов, но все рано должен! Оно зовет меня… море зовет, и я больше не могу оставаться… я должен идти!»
Увидев, что она колеблется, он перестал делать знаки и силой потащил ее на глубину. Но теперь уже ясно было, что он безумен, не в себе, и его зубы блестели, как желтоватая рыбья кость, когда он вновь стал бормотать и завывать, обращая невнятную мольбу к неведомым морским владыкам.
Джемисон уже был совсем рядом, а Тремэйн — еще ближе. Директор колледжа схватил Энни, пытаясь вырвать ее из рук парня. Джеф выпустил девочку, бросился на Тремэйна и, прокусив тонкую рубашку, вцепился острыми зубами ему в плечо. Тремэйн вскрикнул от боли, попятился и опрокинулся в воду, накрывшую его с головой.
Но парень увидел, что натворил, понял, что провинился, и, хотя кровь Тремэйна перемазала ему лицо и стекала из округлившегося рта, казалось, опомнился… хотя бы отчасти. Покачав головой, Джеф знаками попрощался с Энни и шагнул дальше в море, упал грудью в волну и поплыл.
Он поплыл, и сразу стало ясно, что он в своей стихии. Провожая его взглядом, Джемисон думал: «Какая жалость, что парень к ней не приспособлен…»
Тремэйн выкарабкался на берег. Энни вернулась на отмель, где вода доходила ей до коленей, и смотрела вслед Джефу, скрывавшемуся вдали. Джемисон помог Тремэйну подняться, смочил в соленой воде носовой платок и приложил его к кровоточащему укусу между плечом и шеей. Дорин Тремэйн устремилась к мужу, заламывая руки и вопрошая, что же теперь делать!
— Отведите его домой, — посоветовал старик. — Оставьте мой платок на ране, пока кровь не остановится. Обработайте антисептиком, потом наложите тугую повязку. Когда Джон оправится от шока, отвезите его в Сент-Остелл: пусть сделают уколы против столбняка и что там еще положено. Только не откладывайте. Вы поняли?
Она кивнула и повела мужа с берега.
Энни стояла у самой воды. Она промокла до пояса и была поражена до глубины души, с трудом переводя дыхание, таращилась на старика, приоткрыв рот. Потом повернулась к морю, проговорила:
— Джеф… Джеф…
— Идем-ка домой, — сказал Джемисон, взяв ее за руку.
— Но Джеф… что с Джефом?
— Мы сообщим береговой охране, — кивнул Джемисон, желая утешить девочку, и накинул свой пиджак ей на плечи.
— Он сказал… сказал, что не готов.
Она позволила старику отвести себя от воды.
— Никто из нас не был готов, — пробормотал Джемисон, — к этому.
На полпути к дому они услышали гортанный крик. Кричала Джилли Вайт и махала рукой со своего обращенного к морю крыльца на небо, на горизонт, на море, на пляж… и, наконец, на дочь с Джемисоном. Выражение ее лица быстро менялось: пустоту мгновенно заполнил всепоглощающий ужас, а потом глаза закатились и стали неподвижны, как белые камешки.
Колени у нее подогнулись, и Джилли упала ничком, вздрагивая, пуская слюни и невнятно мыча…
Береговая охрана не нашла ни следа Джефа, хотя их катера бороздили прибрежные воды с рассвета до темноты и весь день в понедельник. Врач, специалист из Сент-Остелла, тщательно осмотрел Джилли и в тихой приватной беседе с Джемисоном согласился с диагнозом старика. Энни этого разговора не слышала. Конечно, после ухода врача она стала расспрашивать, но Джемисон сказал ей, что это подождет, пока все как-нибудь не уладится. И во всяком случае пока все так, как есть, без надежды на улучшение, главное для Джилли — покой. Он, Джемисон, останется под рукой и с помощью Энни позаботится о Джилли, пока не возникнет необходимость что-то решать.
Впрочем, до сих пор старик не просил и не получал от Энни особой помощи, нет, потому что она проводила все время на берегу, вышагивая милю за милей вдоль воды и вглядываясь в море. Она возвращалась только поесть да поспать, когда заканчивались силы. Так продолжалось четыре дня, пока разбухшее тело Джефа не выбросило на галечную отмель в нескольких милях дальше по побережью.
Тогда Энни уснула и проспала сутки.
А на следующее утро — посидев у постели матери и убедившись, что та спит, хотя и неспокойно, — Энни ушла со стариком в знакомую ложбинку дюны и села с ним на песок, согретый первым, по-настоящему теплым днем.
Он был в рубашке с короткими рукавами, в легких брюках и полотняных туфлях: одет для хорошей погоды. И на коленях у него лежала закрытая книга. Протянув ее девочке, Джемисон сказал:
— Я нашел ее в тот день, там, где ты оставила. Все собирался вернуть. Тебе повезло, что никто на нее не наткнулся и что дождя не было.
Энни взяла тяжелый старый том и отложила в сторону.
— Вы читали? — спросила она.
Он покачал головой:
— Это твоя собственность. Я ведь не знаю, может, ты делала в ней записи. Я уважаю чужие тайны, как и свои.
Она взяла его за руку и прислонилась к его плечу, давая понять, что, как бы ни было, они друзья.
— Спасибо вам за все, что вы сделали, особенно для мамы, — заговорила Энни. — Я хочу сказать: я так рада, что вы приехали сюда, в деревню. Даже зная, что вам пришлось приехать, — она хитро покосилась на него, — все равно рада. Вы пробыли здесь всего несколько месяцев, а кажется, о, как давно я вас знаю!
— Для меня это комплимент, — отозвался Джемисон.
— Мне кажется, с вами можно говорить, — быстро продолжала девочка. — С самого начала так казалось, с самой первой встречи. А когда вы помогли Джефу… ну, с тех пор я знала наверняка.
— Да ведь мы и говорили, — заметил старик. — Не забирались в глубину, по-настоящему глубоко — до сих пор, да? — но мы говорили. Может быть, это вопрос доверия или некоего родства?
— Да, — кивнула она, — я знаю, что могу доверить вам секреты. Я хотела бы рассказать маме, но она не стала бы слушать. Из-за нервов. Она сразу начинала беспокоиться, качала головой и уходила. Просто убегала от меня, спотыкаясь. И с каждым днем становилось хуже. Но вы… вы совсем другой.
