В соседнем здании, желтом и облупленном, четыре верхних этажа занимал дом-интернат для детей-сирот с отклонениями в развитии. Детей этих на улицу не выпускали. И никто их никогда не видал. Лишь иногда редкие прохожие или старожилы останавливались, услыхав дикие визги, вопли. Кто-то принимал здание за живодерню и равнодушно отворачивался, проходил мимо, кто-то думал, что это резвятся кошки. Табличка была затертой, наполовину сбитой. Висела она на уровне второго этажа, потому что в первом располагалась столовая-распивочная под огромной светящейся вывеской. Жратвы в столовке давным-давным не было, только бормотуха. Зато народу — не протолкаться!
Сергей туда и завернул. Надо было залакировать «стрелецкую». Он знал, что в распивочной приторговывают самогоном, настоянном на табаке и курином помете, но сам никогда не пробовал этого пойла, опасался.
— Подай, Христа ради! — потребовал у него хриплым баском милостыни ханыга, сидевший у входа. И протянул синюю ладонь. — Подай, кому говорю, жлоб поганый!
Сергей прошел мимо. Остальные нищие-алкаши лишь жалостливыми взглядами проводили счастливчика, идущего в кумирню Диониса. Подавали плохо. Но все равно — к вечеру все попрошайки обычно бывали пьяны в стельку. Ночевали они тут же. У одного на глазу была кровавая повязка — то ли дружки подсобили, то ли воронье выклевало, дело житейское.
Бормотуху разливали в поллитровые пивные кружки. Стоять в длиннющей, вьющейся бесконечной спиралью очереди Сергею не хотелось. И он перекупил полную кружку у ханыги, перекупил за двойную цену. Тот вздохнул, спрятал денежки за пазуху и встал в очередь. Ему некуда было спешить.
А Сергей спешил. Он в два присеста опустошил кружку. И выбрался на свежий воздух. Набрал полную грудь, не замечая ни дыма, ни прочих растворенных в дыме прелестей. Одноглазый дернул его за штанину. Прорычал:
— Подай, ядрена энтилигенцыя! Не то укушу!
Он разинул пасть, из которой торчали три гнилых черных зуба. Сергей подумал, что и впрямь укусит, это было бы несказанно мерзостно. И бросил попрошайкам полтинник. Пока те дрались из-за монеты, он ушел, сопровождаемый дикими воплями с третьего этажа: то ли там одно из дитять-сирот просилось на горшок, то ли до него добрались врачеватели-вивисекторы.
Силы восстанавливались. Хоть дрянная была бормотень, но какие-никакие калории и в ней содержались. Сергей проехал три остановки. Остальной путь до сугроба проделал пешком.
Он почти не узнал того места. Сугроб осел, посерел. Пятно на нем скукожилось, превратилось в черную маленькую ямку. Может, это и не то пятно было вовсе, а совсем другое.
Сергей нагнулся над ним, втянул воздух ноздрями, грудью. Запахов не было. Тогда он присел у подножия, начал ковырять слежавшийся снег рукой.
— Ваши документы! — послышалось из-за спины.
Сергей оглянулся. Над ним возвышался тот самый, вчерашний сержант. Узкие глазки на свету выглядели и вовсе щелочками, золотая фикса посверкивала в уголке приоткрытого рта. В руке у сержанта была черная резиновая дубина, он ей выразительно покачивал.
— Что, уши заложило?!
Сергей полез в карман за паспортом. В последние полгода был введен строжайший паспортный режим — за появление на улице без документов полагалось от полутора до пяти лет исправительных работ. Кроме того, без паспорта не отпускали ни одного вида товаров, кроме, разумеется, спиртных напитков. И потому Сергей приспособил под паспорт бумажник с молнией. Сам бумажник крепился цепочкой к пиджаку, не потеряешь!
Сержант долго разглядывал документ, брезгливо удерживая его кончиками коротких мясистых пальцев. Казалось, в мозгу его идет титанический мыслительный процесс, что он решает: отпустить ли опасного рецидивиста, поверив в него, или же упечь-таки для надежности в лагерь. Сержант решил, что пока можно отпустить. Он вернул паспорт Сергею. И сказал недовольно:
— Я бы вам посоветовал подумать о прописочке!
— Это как? — не понял Сергей.
— А так, что можно ее лишиться, вот как! — с ехидной улыбкой пояснил сержант. И фикса его сверкнула как-то особо ярко.
— Я человек законопослушный, — заверил Сергей.
— Ну-ну, — равнодушно промычал сержант, отвернулся и пошел к остановке, покачивая своей дубиной.
— Эй, убийцу-то разыскали, нет?! — крикнул вслед Сергей.
Сержант обернулся. В глазах его, неожиданно расширившихся и приобретающих уже знакомую злобность потревоженной рыси, было столько всего, что Сергей решил — пора уносить ноги!
И все-таки он задержался у облупленной стены дома. Прямо на прогалинке, в подмерзшей грязи лежала гильза — точно такая же гильза, какую он подобрал вчера. Сергей быстро нагнулся и поднял находку, сунул в карман. Скосив глаз, он увидел, что сержант что-то говорит по своей рации, говорит, поглядывая на него, Сергея.
В подворотне возле дома стоял низенький хмырь и поигрывал своим тесаком. Когда Сергей проходил мимо, он коротко махнул рукой — лезвие молнией сверкнуло у глаз. Но лица не задело. Хмырь тут же убрал нож в карман ватника, сплюнул Сергею под ноги семечной шелухой и отвратительно рассмеялся.
Бутыли на столе не было. Она стояла на подоконнике — все такая же полная и не распечатанная, даже запыленная немного.
Сергей взял ее за горлышко, пошел на кухню, открыл крышку мусоропровода — «бомба» с грохотом полетела вниз, потом гулко ухнуло, звякнуло. И все стихло.
Он вернулся в комнату. Достал гильзу из кармана. Присовокупил к ней первую, шип, обрывок бумаги с непонятными словесами. Рядом положил список. Даже если весь мир, все параллельные, перпендикулярные, инопланетные миры, все измерения и пространства, существующие в этой Вселенной, восстанут против него, он не отступит! Пусть хоть сам дьявол вылезет из преисподней! Плевать! На всех плевать! Сергей со списком побежал к телефону и стал по новой обзванивать тех, кто вчера не откликнулся на его звонок. Затея принесла результат — еще двоих пришлось вычеркнуть. Оставалось пятеро. Пятеро претендентов на роль трупа! Но труп-то был только один!
Сергей долго сравнивал гильзы. Они были одинаковы. Даже царапинки на их боках располагались одинаково. Значит, и стреляли из одного ствола, иначе быть не могло. Вот шип? С шипом так сразу и не сообразишь. Может, он вообще не при чем тут? Сергей отодвинул шип в сторонку: теперь перед ним лежали две кучки, в одну входили обе гильзы и клок бумаги, в другую — шип. А сколько было волдырей — дыр на спине убитого? Сергей напряг память. Пять или шесть? Все-таки шесть! Не меньше. Значит и гильз должно быть шесть! Где-то валяются четыре ненайденные! Если он их найдет, тогда точно, нет никаких сомнений! Тогда он на верном пути! Сергей чуть не сорвался с места, чтобы бежать опять к сугробу. Но удержался, еще раз попробовал прочитать обрывки писанины на клоке. Не так все и мудрено там было. «ОПУСК» — это наверняка «ПРОПУСК»! Но куда? Зачем? Какой пропуск? Это где-то там в Фергане, в Закавказье, где идет гражданская война, там пропуска, там комендантские часы, но откуда здесь все это возьмется?! Нет! Ерунда! Сергей отодвинул клочок. Но тут же опять взялся за него. Точно, пропуск! Как он сразу не сообразил: «ПРОПУСК…до двадцати четырех ноль-ноль»!
