Коулмен, должно быть, уже стал состоятельным человеком. Свет ладно, но оживление домашних любимцев… Найдутся люди, которым не жалко будет ни десяти, ни сотни фунтов. Соверен подумал, что один из таких людей — он сам.
На Хантер-стрит длинная очередь, желающих попасть в «Театр мертвецов» растянулась на добрых шестьдесят ярдов. Впрочем, к отдельной кассе для лож и балконов со стоящим около нее полисменом очереди не было. Покинув кэб, Соверен сначала повернул туда, но нащупал в кармане несколько мелких монет и встал в общую.
Двигались на удивление резво. Также резво за Совереном вырос внушительных размеров «хвост»: две веснушчатые девушки-хохотушки, видимо, из частного пансиона, за ними — подвыпивший коммивояжер, несколько фабричных рабочих, суровый конторский в темном сюртуке, военный с супругой, прячущейся под зонтом. Народ подходил, слышались негромкие разговоры, хохотушки шептались чуть ли не в ухо Соверену:
— Ты, правда, уже была?
— Правда-правда. И миссис Холгрот тоже.
— О, Боже! Она тебя заметила?
— В том-то и дело, что нет! Она так тянула шею, стараясь не упустить происходящего на сцене, что не видела ничего вокруг! А уж когда дошло до самого главного…
— Девушки, — обернулся к ним Соверен, — не подскажете, когда начало спектакля?
Несколько мгновений хохотушки бессмысленно пялились на него, отчего на ум ему пришло сравнение с овцами. Наконец та, что повыше, с завитком рыжих волос, выбившимся на лоб из-под шляпки, сказала:
— Молодой человек, совершенно не вежливо прерывать чужой разговор. Но раз вы спросили, то, видимо, нуждаетесь в срочном ответе. Поэтому, как добрая христианка, несмотря на ваше возмутительное поведение и отсутствие манер, я отвечу вам: в семь.
— Вы очень добры, — улыбнулся Соверен.
Он уже отвернулся, когда его легко тронули за рукав.
— Извините, сэр, а вы не можете стать на время нашим провожатым? Здесь очень разная публика, и нам с Мэри… Меня зовут Софья…
Маленькая ладошка вынырнула сбоку, и Соверену пришлось ее пожать.
— Нам бы хотелось, — продолжила Софья, — чтобы у всех создавалась видимость, что мы пришли не одни. Что вы кавалер Мэри… или мой. Вас это не скомпрометирует?
— Нисколько, — сказал Соверен.
Они купили двухпенсовые билеты и, потолкавшись на входе, прошли в холл с двумя боковыми лестницами и нишей, в которой стояли торговцы с тележками. На тележках были разложены сэндвичи и мясо на шпажках. Пахли они одуряюще, и Соверен, хотя и был сыт, истратил последние деньги на сэндвичи и одну на троих бутылку молока.
Поднявшись по лестнице, они миновали ложи и попали в партер, представляющий из себя множество на скорую руку набитых лавок, плавно — ряд за рядом — спускающихся к сцене. Сама сцена было забрана решеткой из тонких прутьев. Под потолком горела эфирная люстра. С балконов поблескивали бинокли и лорнеты.
Людей в партере было уже довольно много. Кто-то гоготал, кто-то разворачивал бумагу, кто-то искал себе место получше, оттаптывая в узких проходах чужие ноги. Какой-то худой тип с рыбьим лицом щипал спускающихся мимо него женщин.
Соверен увел девушек в сторону, с краю нашлась свободная лавка как раз на трех человек, правда, небольшой кусок сцены выпадал оттуда из поля зрения. Но Софья сказала, что в этом нет ничего страшного.
Они сели. Рядом обнаружился толстый мужчина с завитыми и напомаженными усами, в ожидании представления вытирающий платком жирную шею.
— Потею, — наклонившись к Соверену, признался он.
В его маленьких глазах дрожали нездоровые огоньки.
— Вы уже были здесь? — спросил Соверен.
— Восемнадцать раз, — сказал мужчина, облизнув губы толстым белесым языком.
— И на что это похоже?
Толстяк издал задушенный звук, должно быть, означающий невозможность объяснить несведущему, что представляет из себя действие на сцене.
— Вы видели хоть одну публичную казнь? — помолчав, спросил он и, дождавшись кивка от Соверена, продолжил: — Так вот, это гораздо более волнующее зрелище. Гораздо! Если на площади Фаланг мертвецы всего лишь болтаются в петле, то здесь они э-э… более разнообразны. Я вам скажу, это завораживает!
— Благодарю.
Соверен вдруг подумал, что, наверное, зря решил сходить в театр.
— Господа! Господа и дамы!
На пятачок сцены перед решеткой вышел распорядитель во фраке, импозантный, подтянутый, с улыбкой на все выбеленное гримом лицо. Ему засвистели, кто-то крикнул: «Давай уже, запускай спектакль!». Но даже когда брошенный кем-то нетерпеливым кусок засохшей глины попал ему в плечо, мужчина не перестал улыбаться.
— Господа! Имейте терпение! Сегодня перед вами труппой нашего театра будет разыграна пьеса из семейной жизни, автором которой имеет честь быть ваш покорный слуга, — он поклонился. — Итак, мы начинаем! Впечатлительным и слабохарактерным особам настоятельная просьба удалиться!
Он исчез со сцены, легко упорхнув за кулисы. Где-то сбоку забренчал расстроенный рояль. Ткань, закрывающая задник, рывками поехала в сторону. На заднике оказалась нарисована комнатная стена с окном. Видимая Соверену боковая проекция обозначала еще одну стену, но уже с дверью. Из этой двери и вытолкнули первого мертвеца.
— Ура! — закричал толстый сосед.
Девушки захлопали, по театру прокатилась волна смешков и возгласов.
— Это Сэмюэл Тритт, глава семейства, — раздался голос распорядителя, усиленный рупорной трубой. — Он огорчен. Он только что узнал, что жена изменяет ему.
Рояль взял несколько тревожных нот.
У мертвеца, одетого в брюки и безрукавку из мешковины, был действительно потерянный вид. Он был немолод, с залысиной на лбу, лицо землистое, пустые глаза под густыми бровями смотрели в пол. Широкий нос для пущего эффекта был выкрашен красной краской. Начальный толчок заставил его по инерции пройти несколько шагов и замереть в центре сцены.
— Эй, папаша! — закричали ему с первых рядов. — Проспал счастье!
— Любить надо было женушку!
Сквозь решетку полетели грязь и комки бумаги. Кто-то расщедрился на башмак, но тот не проскользнул между прутьев.
Ни на возгласы, ни на броски мертвец не обратил никакого внимания. Только руки его вяло шевелились, словно по памяти делали какую-то работу.
Зрители между тем недовольно загудели. За сценой это довольно быстро уловили, и знакомый голос бодро произнес:
— И вот к нему возвращается жена!
Мертвую женщину вытолкнули через не видимую Соверену дверь слева. Женщина была в простом платье, с распущенными и торчащими во все стороны волосами. До своего «мужа» она не дошла двух шагов и тоже застыла, свесив голову.
