Может быть. Только может быть.
Этой ночью Зашаран опять не приснился ей, но она ощущала ветер пустыни, и какое-то мгновение она опять видела себя где-то вдали от Фарбеллоу и магазина своего отца, с чашкой в руках, но, когда она поднесла ее к губам и отпила содержимое, это оказалась всего лишь вода.
Днем, вытаскивая граблями мусор из пруда за огородом, Хетта размышляла о том, какова на вкус вода в пустыне. Она надела высокие зеленые галоши и длинные резиновые перчатки, но все равно ей стоило труда не испачкаться и не пропитаться запахом гнили, пока она вытаскивала со дна заброшенного пруда водоросли и принесенные бурей обломки. Она приходила сюда не так часто, как ей хотелось бы, потому что здесь не росло ничего, кроме тритонов и водорослей. У Хетты не хватало на него времени, несмотря на то, что пруд всегда притягивал ее и был единственным местом в саду, которое мать не могла видеть из окна.
Всю жизнь Хетта удивлялась, как ее прабабушке удалось убедить прадеда выкопать бесполезный декоративный пруд. Прадед умер, когда Хетте было четыре года, но она хорошо помнила его: будучи в очень преклонном возрасте, он по-прежнему наводил страх. Даже в свои четыре года она запомнила, как после смерти прадеда бабушка, казалось, вдруг сбросила давившее ее бремя, а отец Хетты не замедлил занять освободившееся место. Как иногда с тихой печалью говорила бабушка, отец Хетты точь-в-точь походил на своего деда. Хетта все равно догадалась бы об этом; она видела фотографии прадеда, и хотя он был выше ее отца, она узнавала этот свирепый взгляд. Она не могла представить себе, каково это — быть единственным ребенком такого человека, а такое выпало ее бабке.
Но у его жены был пруд.
Он был круглым, его окружал расшатанный бордюр. Небольшой куст кизила с одной стороны пруда закрывал его от взгляда матери; Хетта благоговейно подстригала ветви каждый год; красные молодые побеги нравились ей не только как укрытие, но и сами по себе. Хетта выращивала подсолнухи по краям овощных грядок, а осенью подвязывала их, и они стояли всю зиму; растения скрывали пруд и от магазина. Ей иногда казалось, что, если отец вспомнит о нем, пруд немедленно будет засыпан и на его месте будет расти картофель. Странное место было выбрано для пруда; например, его слишком сильно затеняли яблоня и стена, чтобы там могли расти лилии, и в то же время бордюр создавал впечатление, будто хозяева хотели поставить рядом кресла и приятными летними вечерами наслаждаться видом тритонов, плавающих среди водорослей; однако сюда было бы далеко нести садовую мебель и чай. Может быть, прабабка Хетты тоже хотела спрятаться от посторонних взоров. Бабка не находила в нем утешения; она называла его «жутким» и никогда не приходила сюда. «Наверное, бабка была просто одной из этих уравновешенных, холодных натур с рыбьей кровью», однажды вечером заметила Рут, присоединившись к Хетте на берегу пруда, и затем обнаружила, что сидит в грязи. Рут также говорила Хетте, что в пруду водятся довольно приличные тритоны, а именно большой красноспинный тритон Тернера, значительных (для тритона) размеров и редко встречающийся в природе.
Некоторое время Хетта стояла неподвижно, опираясь на грабли. Обычно она оставляла кучу водорослей на берегу пруда на ночь, чтобы все, что жило в них, могло соскользнуть, уползти или убежать обратно в воду; затем она сваливала их в компостную яму за гаражом. Она посмотрела на мусор у своих ног. Водоросли зашевелились. Из их путаницы выбрался тритон и застыл, словно размышляя; по спине у него, будто у крошечного дракончика, вился ярко-красный зубчатый гребень, глаза, казалось, вспыхивали золотом в вечернем свете — ей почудилось, что он взглянул на нее, затем осторожно прополз вниз по водорослям, скользнул в пруд, и вода бесшумно сомкнулась над ним.
Той ночью Хетта опять проснулась в пещере у Зашарана. Она снова лежала на кровати или тюфяке, где уже просыпалась однажды; она повернула голову на подушке и увидела Зашарана, дремлющего в кресле рядом с кроватью. Когда она взглянула ему в лицо, он открыл глаза и тоже посмотрел на нее.
— Хорошо, — сказал он. — Мне снилось, что ты уже пришла в себя. Вставай — ты можешь встать? Жаль, что приходится тебя заставлять подниматься, ведь ты еще устала и расстроена, но я не понимаю многих вещей и хотел бы, чтобы ты поскорее увидела мое Око, прежде чем снова исчезнешь. Если ты не в состоянии идти и если ты позволишь, я отнесу тебя.
— Снилось? — повторила она. — Тебе снилось, что я вернусь? Говоря это, она села и поставила босые ноги на пол — на песчаный пол, ее ступни утонули в песке, хотя она не осознавала этого. В первый раз ей пришло в голову взглянуть на свою одежду: на ней было длинное просторное платье, серо-коричневое в свете ламп, очень похожее на сорочку, что она носила дома, — это была почти что ее сорочка, — но материал был тяжелее и падал текучими складками, и ей показалось, что на нем был выткан какой-то узор, хотя она не могла различить его в полумраке.
— Стражники часто видят сны, — отвечал Зашаран. — Это один из способов наблюдать. Человек, который не нашел своих собственных путей в сновидениях, не путешествовал по ним много раз, не может быть избран Стражником. — Он протянул ей руку. — Но ты… Мои гости не часто говорят мне, что они явились мне во сне, когда я не сплю.
Хетта встала и, шатаясь, прошла несколько шагов, и он подхватил ее под локоть.
— Я пойду сама, — возразила она. — Я ведь могла ходить раньше, разве нет? Той ночью, когда я пришла сюда, — почти две недели назад.
Он слегка улыбнулся.
— Я лучше пойду сама. Когда я иду, я чувствую себя более реальной.
У него дернулся угол рта, будто он угадал в ее замечании что-то, чего она сама не поняла. Они покинули комнату и некоторое время шли по вырубленным в скале коридорам, слабо освещенным каким-то невидимым источником. Сначала галереи были узкими, с низко нависшим потолком, неровным полом, и вели постоянно вверх; стены и пол имели желтовато-золотистый цвет с оттенком серого, хотя стены казались темнее из-за теней, прячущихся в нишах. Затем коридор расширился, и Хетта заметила другие коридоры, ведущие вправо и влево. Она чувствовала себя лучше при ходьбе — реальнее, как она сама сказала, менее похожей на видение. Она ощущала песок под ногами, легкую боль в щиколотке, слышала свое дыхание, чувствовала, как воздух касается ее лица. Она знала, что идет медленно, неловко, тогда как дома ее походка была быстрой и энергичной — это было необходимо. Возможно — возможно они были высоко в горах — разве он не говорил что-то про холмы? — может быть, из-за высоты она чувствовала себя такой слабой и хрупкой.
