В этом не было ничего особенного, некоторые больные отсутствовали по нескольку дней, но мне это показалось подозрительным. После завтрака я пошла ее искать.
Искать? Откуда у меня была эта уверенность в том, что она где-то здесь, поблизости, и что ей сейчас очень плохо? Выйдя на пустырь, на котором обычно грелись на солнце собаки, я прислушалась к самой себе и решительно направилась к полуразрушенному подвалу.
Идя по густой, усеянной цветущими одуванчиками траве, я ощупывала в кармане халата сверток из газеты «Мое!». Я решила не возвращать Горбуну доллары. Я решила присвоить их себе! Подумав об этом, я злорадно усмехнулась. Я мысленно желала ему всего самого наихудшего, я не могла ему простить воткнутую в котлету иглу!
Прощение, смирение и покорность были не моими добродетелями.
Подойдя к круто спускающимся вниз ступеням, я остановилась, чувствуя какие-то болезненные сигналы. И в следующий миг я уже решительно спускалась вниз. И уже под землей, на самой нижней ступени, почти в полной темноте, я наткнулась на скрюченную фигуру. Лена-Анель!.. Но что она делала здесь? Она сидела совершенно неподвижно в этом холодном, сыром подвале, уткнувшись головой в колени. Я тронула ее за плечо. Мне показалось, что она спит. Но этот сон был таким подозрительным! Опять наркотики? Но что-то подсказывало мне, что дело обстоит гораздо хуже. Я не видела в темноте ее лица, но у меня появилось предчувствие, что она умирает. Не раздумывая больше ни минуты, я взяла ее под мышки и потащила наверх. И только там я увидела, что она вся в крови.
У нее были перерезаны на обеих руках вены.
Я не стала никого звать на помощь. Сидя возле нее совершенно неподвижно, я неотступно смотрела на нее, стараясь передать ей всю имевшуюся у меня в этот момент энергию. Но единственное, что мне удалось сделать, так это остановить кровотечение. И тогда я встала и, пошатываясь, пошла к больничному корпусу.
* * *
Я долго лежала на своей кровати, собираясь с силами; и в реанимационной, куда отправили Лену, мне сказали, что она не выживет. Так что мне предстояло самой вытаскивать ее…
Поздно вечером, ближе к полуночи, я проснулась от какого-то душераздирающего крика. Сев на постели, я тревожно прислушалась. В палате, в коридоре и за окном было совершенно тихо. Ни звука, ни шороха, только Бабка, как обычно, всхрапывала во сне. Скорее всего, мне что-то приснилось, но я никак не могла вспомнить, что именно. Я знала только, что где-то теперь происходит нечто ужасное, имеющее отношение ко мне. Но что именно и где, я не могла определить. И я стала думать о Лене-Анель, находившейся в реанимационной без сознания. Что же с ней все-таки произошло? Одевшись, я пошла в реанимационную палату. Меня впустили, хотя это и было против правил. И когда я взяла ее за руку, я совершенно отчетливо увидела омерзительную картину: Лену-Анель по очереди насиловали восемь мужчин. Это называлось у них «пустить по кругу». Их лиц я не могла различить, кроме одного: это было лицо Горбуна. Его допустили к жертве последним.
Во мне медленно нарастал гнев, и он был куда страшнее прежних вспышек моей ярости. Это был гнев разрушительный, ничего не создающий. Совершенно сознательно я желала всем восьмерым смерти!
Я продолжала держать ее за руку, и информация из ее подсознания перетекала ко мне. Я видела ее идущей вечером по темной яблоневой аллее, видела, как ей зажали рот чьи-то руки…
После того, что с ней произошло, Лена-Анель не захотела больше жить. Очнувшись в полной темноте, в холодном, сыром подвале, она нащупала возле себя бутылку, отбила горлышко и перерезала себе вены.
— Глупейшая девчонка! — возмущенно сказала я. — Вот этого-то и не следовало делать! Это они должны умереть, а не ты!
Информация из ее подсознания продолжала поступать ко мне, но до полной картины чего-то не хватало, в ней был какой-то пробел.
И снова я услышала дикий, душераздирающий крик. Откуда он доносился? Я чувствовала, что мне нужно принять быстрое решение, и я была совершенно растеряна.
И тогда впервые в жизни я послала сигнал на планету Зеленых Лун. Там, в фантастически далекой от меня точке космического пространства, хранилась вся информация о всех протекающих в мире процессах, там находился мощнейший источник духовной энергии.
Это был очень рискованный поступок с моей стороны, потому что, устанавливая непосредственную связь с космосом, я ставила себя в зависимость от него, лишала себя права быть обычным, нормальным человеком, «таким, как все». И еще: я рисковала навсегда затеряться в пустом пространстве, никогда больше не вернуться на землю.
И до меня долетел еле уловимый ответный сигнал. Космос ответил мне! И этот ответ оказался совершенно неожиданным для меня: я никогда никого больше не полюблю…
Я была в полном недоумении. Какое отношение это имело к трагедии Лены-Анели и тем душераздирающим крикам, которые в очередной раз донеслись до меня?
И тут я почувствовала, что кроме нас двоих в палате есть кто-то еще. Мне стало не по себе, хотя это было только предчувствие. Внимательно всмотревшись в полумрак и убедившись, что опасения мои напрасны, я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на внутреннем состоянии Лены-Анели. Но что-то упорно мешало мне. И когда я наконец отпустила ее руку, я увидела совершенно другие картины — во всей их пугающей отчетливости. В одном из глухих переулков четверо подонков избивали железными прутьями Женю Южанина. Это он так душераздирающе кричал, но никто не приходил к нему на помощь. А Лена — о, как ненавистно мне это имя! — в это время видела эротические сны с отголосками еще не остывших чувственных прикосновений.
— Дура, — сама того не замечая, сказала я вслух. — Надо было оставить его ночевать!
Теперь я поняла, что означал посланный мне из космоса сигнал: я должна была сделать выбор — здесь, в реанимационной, в этот краткий миг! Выбор между Леной-Анель и Женей Южаниным. Двоим сразу я была не в силах помочь. И к тому же… нет, не имело смысла скрывать это от самой себя: я была мстительной! Я же пообещала, что не стану помогать ему, когда он вылезет из постели этой шлюховидной деканской дочки и отправится к себе домой! И вот теперь, в данный момент, какие-то уличные подонки отбивают ему почки… Все это отвратительно, но я не стану помогать ему! Пусть ищет помощи у этой… как ее там зовут… Нет, не хочу даже произносить это мерзкое имя!
Во мне клокотала такая злоба, что ею можно было отравить полмира. И я не только не стыдилась ее, я радовалась тому, что во мне горит этот адский огонь. Долетающие до меня душераздирающие крики становились все тише и тише, переходя в булькающий хрип…
