Нет, уже не могло. Только не теперь, когда Уилл так ясно помнил то утреннее объявление директора Чедберна об автокатастрофе, в которой погиб Майк Лейбо, причем его убийца скрылся с места происшествия. Только не теперь, когда каждый миг страдания Уилла в последующие дни был буквально выгравирован в его памяти. И поразительно тихие поминки, на которых никто еще не восстановился от шока в той мере, чтобы хоть что-то сказать. Похороны, рыдающие девочки, упавшие розы и белый воротничок, который так жал ему шею.
Майк Лейбо был мертв.
И все эти годы спустя горе Уилла по-прежнему было открытой раной.
Алюминий. Ржавчина.
Во рту металлический привкус, как будто он жевал алюминиевую фольгу. Эшли, бледная и потрясенная, плачет, сползая по шкафчику и с размаху садясь на кафельный пол. Его пристальный взгляд мечется по коридору. Сейчас перемена, и толпа должна вовсю сновать туда-сюда. Должна. Но вместо этого все ребята оцепенели, просто стоят и таращатся в потолок. Глаза дружно ищут динамики, из которых только что донеслись суровые и бескомпромиссные слова.
Очень скоро начнутся шепотки. Сердца опять станут биться. Ребята, которые не знали Майка Лейбо или которые знали его только мимоходом, будут всего лишь малость напуганы. Смущены мыслью о том, что парень их возраста — любой парень их возраста — может умереть. Это не вечерние новости по телеку и не какая-нибудь история, раскрученная обществом «Ученики против вождения в пьяном виде». Это про парня, мимо которого они проходили в школьных коридорах, с которым, может статься, вместе ездили в автобусе.
Такой мерзости просто не должно было случиться. Только не здесь. И только не с кем-то, кого они знали.
В этот застывший момент он видит все это в глазах, читает их мысли и слышит, как они разом делают вдох. Теперь в школу придут члены городского совета учителя и администраторы станут трендеть предостерегающие речуги. Будет приспущенный флаг.
Металлический привкус во рту настолько силен, что он вздрагивает и пробегает языком по зубам в попытке его стереть. Но привкус никуда не девается. По коже бегает щекотка, и он испытывает странную жажду. Рыдания Эшли умолкают, когда она плотно прижимает ладонь ко рту, но тоже никуда не деваются. Да и ладонь Эшли прижимает ко рту просто от ужаса, а вовсе не потому, что стыдится своих рыданий. Каштановые волосы падают ей на лицо. Кейтлин снова и снова шепчет молитвы, обращенные к Сыну Божьему, прикрывая глаза ладонью, как будто вокруг сияет слишком яркое солнце, как будто они не находятся в тенистых коридорах средней школы Истборо.
Щеки совсем онемели. Ноги — мертвая плоть, слишком тяжелая, чтобы поднять. На распухшем языке прилипчивый привкус алюминия. В дальнем конце коридора, у подножия лестницы, закрыв глаза, стоит Брайан Шнелль. Губы его сжаты и вытянуты, словно для поцелуя. Он так покачивается, как будто в любую секунду может упасть.
Уилл наблюдает за тем, как глаза Брайана постепенно раскрываются.
Люди опять начинают двигаться, но теперь в их перемещения вкрадывается какая-то похоронная поступь, а их голоса звучат невнятно и приглушенно. Дэнни садится на корточки, чтобы помочь Эшли встать, что-то нежно ей шепчет. А Кейтлин ждет его, бледная, как труп, и в то же самое время поразительно прекрасная. Ее глаза обращены вверх и глядят в потолок.
— Просто не верится, что он… что он так это сделал. Просто… просто вот так об этом объявил, как будто это так, ничего особенного. Как будто Майк стал учеником месяца или еще кем-нибудь в таком духе. Господи Иисусе, как будто он объявил о празднике в честь футбольного матча.
Алюминий. Во рту…
— Господи Иисусе, — снова говорит Кейтлин, но теперь уже шепотом, еле слышно. И смотрит прямо на него. — Уилл, у тебя кровь. У тебя весь рот в крови.
Его дрожащие пальцы так дико порхают вокруг рта, как будто не могут его найти. Когда же они наконец натыкаются на подбородок, он чувствует липкую, холодную влагу. Затем пальцы касаются нижней губы, и она болит. Язык пробегает по рту, и металлический привкус становится еще сильнее, чем раньше.
Он пялится на собственные пальцы, красные и скользкие от крови.
В тот самый момент, как через систему динамиков были произнесены те слова, он прокусил себе нижнюю губу. Теперь, ощупывая рот, пальцы находят рану, теребят ее края, и он тупо прикидывает, не попытаться ли ее расширить, не попытаться ли протолкнуть палец насквозь, пока ноготь не упрется в эмаль окровавленных зубов?
Тут он чувствует, как лицо морщится, мышцы сами собой сокращаются, и льются слезы.
— Ну почему Майк? — хрипит он. — Ну почему именно он?
Толпа снова начинает бурлить, струится к классным комнатам и шкафчикам. Все друзья теперь смотрят на него, он чувствует на себе их глаза, но не может встретить их взглядов. Усилием воли заставляя ноги двигаться, он оставляет позади Эшли, Дэнни и Кейтлин — Кейтлин, свою любимую, — ковыляя по коридору и заворачивая за угол по пути в мужской туалет.
Дверь с шумом распахивается, грохает о кафель. Кафель, похоже, трескается, а затем шуршит у него за спиной, пока закрывается дверь. Он заходит не в первую кабинку, а в третью, которую он всегда выбирал. Оказавшись внутри, запирает щеколду. На обратной стороне дверцы есть крючок для пиджака — чудесным образом целый и невредимый. И теперь он хватается за этот крючок, почти на нем виснет, крепко прижимаясь лбом к холодному металлу туалетной кабинки.
Алюминий. К металлическому привкусу во рту теперь присоединился соленый. Кровь и слезы.
В голове снова вспыхивает видение спальни у него дома где разноцветные свечи и кусочки кожи рептилий, резной тис и ветки ясеня, красные ленты, лечебные травы и сушеные яблоки. Еще там книги, две из которых украдены из специального собрания в библиотеке. Помнится, он засунул их себе в штаны и вынес наружу, пока Брайан отвлекал внимание библиотекаря. Все эти вещи лежат в коробке у него в платяном шкафу. В коробке, которую он не открывал с прошлого года. А не открывал он эту коробку просто потому, что все ее содержимое — одна чепуха.
Да, одна чепуха, и все же теперь он о ней думает, хотя сам того не желает.
Искорка, плывущий апельсин, стакан крови, фокус с памятью, порез залеченный так, как будто его никогда и не было. Ерунда. Игрушки. Дурачество. Определенно не магия.
