И как же можно было допустить, чтобы обещанная награда вдруг досталась кому-то из овернцев? В субботу, 9 февраля, господин де Лафон посетил Жаволь, чтобы проведать ребенка одного из фермеров господина де Гюмбера, которого зверь ранил еще 1 февраля. В то время когда господин де Лафон находился в Жаволе, Зверь выполз из укрытия и в 3 часа пополудни убил в деревне Миаланетт, в полулье от дома господина де Моранжье, четырнадцатилетнюю девочку.
В воскресенье, как и было запланировано, состоялась большая облава. Ночью выпал снег и укрыл землю толстым ковром. Я в то время был в Миаланетт и находился неподалеку от трупа, когда туда прибыли господин де Лафон и господин де Моранжье. Драгуны в течение целых суток понапрасну сидели в засаде.
Ещё в четверг я случайно услышал, как господин де Моранжье громко жаловался господину Лафону на недотеп и увальней из Мальзие, а также и на драгун капитана Дюамеля. Первых он обвинял в нерасторопности и в неумении быстро соображать, капитана Дюамеля же он обвинил в неумении организовать облаву, а драгун – в лени. Он безо всякого зазрения совести похвалялся, что если бы дело было поручено ему, Моранжье, то уж он бы... Позднее, быть может, я еще вернусь к этому жуткому персонажу, приобретшему столь печальную известность. Но мы тогда не знали, что он находился в отчаянном положении, ибо погряз в пороках и спутался с самым отвратительным парижским сбродом.
В понедельник, 11 февраля, состоялась совместная облава, организованная силами охотников Жеводана и Оверни. Стоял трескучий мороз, мела метель. Я в облаве участия не принимал. Мой отец узнал в Сен-Шели, что господа Моранжье, Лафон и Дюамель, остановившиеся в этом городке на ночлег, пребывали в отвратительнейшем расположении духа и почти не разговаривали друг с Другом. Моранжье и Дюамель падали от усталости, а де Лафон был вроде бы чуть покрепче и даже как будто старался примирить их, заходя то к одному, то к другому в комнату. Итак, в верхах явно обозначилось несогласие. Господин де Гюмбера, находившийся еще три месяца назад в приятельских отношениях с капитаном Дюамелем, стал яростно выступать против драгун. Он чуть ли не криком кричал о том, что они грабят крестьян и разоряют край, что они без причины бросили в тюрьму его фермера Жаволя, того самого, чей сын подвергся нападению Зверя. В чем обвиняли этого беднягу? Оказывается, в том, что он, видите ли, не известил о случившемся господина Дюамеля... Но ведь он просто не успел этого сделать! К тому же фермер не верил, что драгуны смогут уничтожить Зверя, зато он прекрасно знал, что драгуны – большие мастера поесть да попить за чужой счет, что они столь же алчны, как хищный зверь! И разве он не прав? А если даже и не прав, то совершает ли он преступление, думая так, а не иначе?
И господин де Гюмбера кричал, что все могут быть уверены в том, что он, господин де Гюмбера, известный защитник простого народа, не постесняется написать жалобу на сии беззаконные действия на самый верх. Бедный господин де Лафон! Тяжелая стояла перед ним задача!
Предсказания моего отца сбылись слишком быстро... Он оказался провидцем, да еще каким! Разумеется, с первых дней драгуны никого и ничего не стеснялись и поступали так, как считали нужным.
Они ежедневно устраивали веселые пирушки за счет тех, кого должны были защищать, но на самом деле не защищали ни от кого и ни от чего. Напрасно капитан Дюамель под бой барабанов ездил по городкам и деревням и объявлял как своим бравым молодцам, так и крестьянам, что за все реквизированные драгунами продукты и вино должно быть и будет заплачено по справедливости. Но как было уследить за тем, что творили драгуны, разбитые на небольшие группки?! Недовольство местного населения росло день ото дня. Люди не стесняясь говорили: «Зачем нам нужны эти бездельники? Они только и знают, что гарцевать верхом!» Другие недоуменно вопрошали: «А лошадито в наших краях зачем? Корми их, дармоедов!»
Возможно, то было просто совпадение, а возможно, капитан Дюамель прислушался к ворчанию крестьян и сделал кое-какие выводы. Но последствия были таковы: господин Дюамель привел в Жеводан 56 драгун, из коих 39 были пешие, а 17 – конные; примерно в середине января капитан приказал шестерым из своих конников спешиться, так что в результате всадников осталось всего одиннадцать. Жители Сен-Шели в общем относились к драгунам довольно благосклонно, а вот жители Мальзие, напротив, были настроены враждебно. Следует заметить, что жители Сен-Шели были вообще в нашем крае самыми уравновешенными, благонамеренными людьми, в то время как жители Мальзие слыли самыми великими скептиками, забияками и фрондерами. Возможно, все дело было в том, что в Сен-Шели имелась тюрьма и находилась самая большая в нашем краю таверна, так что драгуны там исправно платили за съеденное и выпитое, принося жителям солидный доход, в то время как в Мальзие они ели и пили на дармовщинку, так что были для его жителей лишь обузой.
Господин де Лафон суетливо метался между Сен-Шели и Мальзие, между де Лабартом и Люамелем, между Дюамелем и Мораньжье. Он пытался сделать невозможное: исполнить роль миротворца и всеобщего примирителя, но, видимо, понимал, что в данных обстоятельствах его миссия обречена на провал.
Он без устали говорил всем и каждому: «О, только не говорите никому, что я вам сказал то-то и то-то...» Это был образцовый чиновник. Он без конца строчил письма в Париж и ничего так не боялся, как необходимости взять на себя хоть малейшую ответственность. Даже в Сен-Шели господин Дюамель и драгуны начали испытывать определенные трудности. Так, во время большой облавы 7 февраля, в которой принимал участие и господин де Лафон, 15 крестьян, кстати, жителей Сен-Шели, покинули свои посты, забрели в кабачок в деревушке Ла-Гард и приятно провели время за кувшином вина. Господин Дюамель обнаружил дезертиров и пригнал обратно, колотя их по спинам саблей, разумеется, плоской ее стороной. Но орудовал капитан столь усердно, что в конце концов сломал свое грозное оружие о спину самого упрямого и одурманенного винными парами дезертира. Господин Лафон взялся все уладить и улаживал дело битый час. В результате только четверо из пятнадцати злостных правонарушителей, которых Дюамель в запальчивости обозвал преступниками, попали в тюрьму, да и то не за свой проступок, а за непочтительность к властям. В глубине души господин Лафон, конечно же, был на стороне драгун и их командира, но местное население особо злить, по его мнению, не следовало.
Ах, Мальзие, Мальзие! Сколько беспокойства ты доставляешь властям! Да, в этом городе жили и живут «горячие головы», там и сейчас немало людей смелых, упрямых, не желающих никого слушать и мечтающих только о том, чтобы их оставили в покое. Господин де Моранжье, кстати, ненавидел их лютой ненавистью, ибо у них было обо всем свое мнение. Так вот, некоторые из этих упрямцев говорили, что если Зверь есть не кто иной, как сам дьявол, то зачем тратить зря время на бесполезные облавы и погони. Другие же полагали, что на знатных вельмож, священников, епископа и интенданта нашло помрачение.. Да, волки и есть волки, ничего, мол, не поделаешь... Конечно, их развелось многовато, даже чересчур, но тут уж каждый должен либо постоять за себя, либо, еще лучше, сидеть дома, да носу не высовывать, чтобы не стать добычей волков... Короче говоря, жители Мальзие полагали, что надо дать горцам самим разобраться, будь то дьявол или волки, а их, жителей Мальзие, не поднимать с постелей в жуткую рань, не заставлять без толку рыскать по сугробам, а оставить в покое и позволить потягивать либо холодное, либо теплое винцо, в зависимости от времени года! Могу сказать, что мы, горцы, были возмущены ленью жителей Мальзие, и в то же время мы восхищались тем, что они не боялись говорить столь прямо и откровенно.
