— Я не притворялся, козел.
— Так что неудивительно, что ты вдруг начал выздоравливать. Когда это произошло, год тому назад? Я бы на твоем месте проделал то же самое. Одно дело — дурить всем голову, другое — превращаться в растение. Вот мы и устроили небольшое чудо, не так ли? Излечились от Альцгеймера, как от обычной простуды, изумив всех. Ты вновь начал ходить, начал есть. У персонала убавилось работы. Ты по-прежнему один из моих любимых пациентов, Чарли. Или мне следует называть тебя Карл?
— Мне насрать, как ты меня называешь.
— Но Карл — твое настоящее имя, не так ли?
Берни даже не пожимает плечами. Он надеется, что Шустрик доберется до сути до того, как Батч Йеркса проснется, заметит кровавые следы, найдет тело Джорджетт Портер. Его, конечно, интересует рассказ Макстона, но он хочет добраться до «Черного дома» без особых помех. А Батч Йеркса скорее всего приложит все силы, чтобы его остановить.
Все еще полагая, что в игре в «кошки-мышки» кошкой является он, Шустрик улыбается старику в розовой рубашке.
— Сегодня мне звонил детектив из управления полиции штата. Сказал, что в банке данных ФБР опознали посланные туда отпечатки пальцев. Они принадлежат очень, очень плохому человеку, некоему Карлу Бирстоуну, который в розыске почти сорок лет. В 1964 году его приговорили к смертной казни за убийство малолетних детей, которых он и растлил, да только он удрал по пути в тюрьму, голыми руками убив двух охранников. И с тех пор как сквозь землю провалился. Сейчас ему должно быть восемьдесят пять, вот детектив и подумал, что этот Бирстоун — один из наших пациентов. Что ты можешь на это сказать, Чарльз?
Само собой, ни-че-го.
— Чарльз Бернсайд, конечно, не Карл Бирстоун, но некое сходство определенно присутствует, не правда ли? И у нас нет абсолютно никаких сведений о твоем прошлом. Так что ты у нас уникальный пациент. У каждого есть генеалогическое древо, а ты словно взялся из ниоткуда. Единственное, что нам известно, — твой возраст. Когда ты попал в центральную больницу Ла-Ривьеры, то заявил, что тебе семьдесят восемь. То есть ты того же возраста, что и разыскиваемый преступник.
Бернсайд улыбается во весь рот:
— Отсюда вытекает, что я — Рыбак.
— Тебе восемьдесят пять лет, и я сомневаюсь, что ты можешь гоняться за детьми по всему городу. Но я думаю, что ты — Карл Бирстоун, и копам все еще хочется добраться до тебя. Теперь самое время обратиться к письму, которое я получил несколько дней назад. Я собирался обсудить его с тобой, но ты знаешь, какими суматошными выдались эти дни. — Он выдвигает ящик стола и достает листок, вырванный из блокнота. — «Де Пер, Висконсин» — таков адрес отправителя. Даты нет. «Кого это касается» — это адресат. А теперь само письмо: «С сожалением сообщаю, что больше не могу вносить ежемесячные взносы на содержание моего племянника, Чарльза Бернсайда». И все. Вместо росписи, она напечатала свои имя и фамилию. «Элти Бернсайд».
Шустрик кладет листок на стол, разглаживает его.
— Так что происходит, Чарльз? В Де Пере никакая Элти Бернсайд не живет, это я знаю точно. И она не может быть твоей теткой. Сколько ей должно быть лет? Как минимум сто. А скорее, сто десять. Я в такое не верю. Но чеки приходили регулярно, как часы, с того момента, как ты поселился в «Макстоне». Какой-то приятель, может, давний партнер, заботился о тебе, друг мой. И мы хотим, чтобы он продолжал заботиться, не так ли?
— Мне без разницы, подтиральщик. — Если это и правда, то не вся. Берни знает, что ежемесячные платежи каким-то образом организовал мистер Маншан, а если платежи прекращаются, ну… что заканчивается вместе с ними? Он и мистер Маншан работают в паре, не так ли?
— Вот этого не надо, — качает головой Шустрик. — Я жду от тебя совсем другого. Ты должен мне помочь. А заодно и себе. Ты же не хочешь, чтобы тебя сажали в камеру, снимали отпечатки пальцев, не говоря уже о том, что за этим последует. Лично мне не нужно, чтобы для тебя все так закончилось. Потому что настоящий плохиш во всей этой истории — твой друг. Мне представляется, что он, кем бы он ни был, забывает, что в прошлом ты оказал ему важную услугу, так? И теперь думает, что больше не обязан помогать тебе спокойно доживать свой век. Только это ошибка. Готов спорить, ты можешь прочистить ему мозги, объяснить что к чему.
Детородный орган Берни, его шланг, помягчел и съежился, как проткнутый воздушный шарик, отчего настроение Берни только ухудшилось. С момента, как он вошел в кабинет этого склизкого воришки, он лишился чего-то очень важного: целенаправленности, всесильности, уверенности в себе. Он хочет побыстрее очутиться в «Черном доме». «Черный дом» вернет уму утерянное, ибо «Черный дом» — магия, черная магия. Вся горечь души Бернсайда вложена в его строительство, чернотой сердца пропитана каждая опора, каждая балка.
Мистер Маншан помог Берни увидеть возможности «Черного дома», внес немалую лепту в его сооружение. В «Черном доме» есть уголки, которые остаются для Чарльза Бернсайда загадкой, и его это пугает: в подземной части дома одно место связанно с его тайным чикагским прошлым. Попадая туда, он слышит всхлипывания и жалобные крики сотен обреченных мальчиков, как и свои отрывистые команды и сладострастные стоны. Но по какой-то причине его прежние триумфальные победы нагоняют на него страх, он чувствует себя парией, а не господином. Мистер Маншан помог ему вспомнить масштабность его достижений, но от мистера Маншана нет никакого проку в другой части «Черного дома» — очень маленькой, состоящей из одной комнаты, вернее, из одного сейфа, в который упрятано его детство и куда он никогда, никогда не заходил. Один лишь намек на существование этой комнаты превращает Берни в младенца, оставленного замерзать на ветру.
Весть о предательстве Элти Бернсайд вызывают ту же реакцию, пусть и не такой силы. Это нетерпимо, он не желает это выносить.
— Да, — говорит Берни, — давай разберемся. Найдем выход из этой ситуации.
Он поднимается, и звук, доносящийся из центра Френч-Лэндинга, заставляет его ускорить свои движения. Это вой полицейских сирен, двух, а то и трех. Берни, конечно, в этом не уверен, но подозревает, что Джек Сойер нашел тело своего друга Генри, только Генри к тому моменту еще не умер и сумел сказать, что опознал голос убийцы. Джек позвонил в полицейский участок, и вот вам результат.
Шаг — и он уже у стола. Одного взгляда на бумаги достаточно, чтобы понять, чем занимался Шустрик.
— Двойная бухгалтерия, да? Ты не только подтиральщик, но еще и воришка.
За считанные секунды на лице Шустрика Макстона отражается едва ли не весь спектр человеческих эмоций: ярость, недоумение, замешательство, уязвленная гордость, злоба, изумление. И пока мышцы его лица пребывают в непрерывном движении, Берни достает из-за пояса секатор для подрезки живых изгородей. В кабинете они кажутся очень большими и еще более опасными, чем в гостиной Генри Лайдена.
