— Но ты не должен беспокоиться обо мне, пап. Я знаю, что ты думаешь, что я сбегу — возможно, с Шеннон. Или почувствую себя достаточно виноватым, чтобы поехать в Хемингфорд и признаться тому шерифу.
Конечно, эти мысли приходили мне в голову.
Генри покачал головой, медленно и настойчиво.
— Тот шериф… ты видел, как он смотрел на все? Ты видел его глаза?
— Да.
— Он попытается посадить нас обоих на электрический стул, вот что я думаю, и неважно, что мне не исполнится пятнадцать до августа. Он тоже будет там, смотреть на нас этим жестким взглядом, когда они привяжут нас и…
— Хватит, Хэнк. Достаточно.
Все же не достаточно; не для него.
— … и, нажмут выключатель. Я никогда не позволю этому случиться, если я могу помочь с этим. Те глаза не станут последней вещью, которую я увижу. — Он обдумал то, что он только что сказал. — Никогда, я имею в виду. Никогда не станут.
— Иди спать, Генри.
— Хэнк.
— Хэнк. Иди спать. Я люблю тебя.
Он улыбнулся.
— Я знаю, но я не очень заслуживаю этого.
Он поплелся назад прежде, чем я смог ответить.
И так спать, как говорит мистер Пепис. Мы спали, в то время как совы охотились, а Арлетт сидела в полной темноте с нижней частью своего разбитого копытом лица, повернутого в одну сторону. На следующий день взошло солнце, это был хороший день для кукурузы, и мы работали в поле.
Когда я пришел вспотевший и усталый, чтобы приготовить нам обед, на веранде стояла накрытая крышкой кастрюля. С одного края развивалась записка. В ней сообщалось:
Уилф, мы так сожалеем о твоей беде и поможем, как только сможем. Харлан передает, чтобы ты не волновался о платеже за комбайн этим летом. Пожалуйста, если получишь известие от жены, дай нам знать.
С любовью, Салли Коттери.
PS: Если Генри приедет навестить Шенн, я отошлю с ним черничный пирог.
Я с улыбкой засунул записку в передний карман своего комбинезона. Наша жизнь после Арлетт началась.
Если Бог вознаграждает нас на земле за добрые дела — Ветхий Завет предполагает, что это так, и пуритане, конечно, верят ему — тогда возможно, сатана вознаграждает нас за злые. Я не могу утверждать это наверняка, но могу сказать, что это было хорошее лето, с большим количеством жары и солнца для кукурузы и достаточным количеством дождей, чтобы сохранять наш акр овощного сада освеженным. В некоторые дни были гром и молния, но ни разу одного из тех наносящих вред урожаю ветров, которых так боятся фермеры на Среднем Западе. Харлан Коттери появлялся со своим Харрис Гигант, и тот ни разу не сломался. Я волновался, что компания «Фаррингтон» могла вмешаться в мой бизнес, но она не сделала этого. Я без проблем получил свою ссуду от банка, и полностью все выплатил к октябрю, поскольку в том году цены на зерно были заоблачные, а грузовые пошлины Большой Западной Дороги упали до предела. Если вы знаете свою историю, вы знаете, что две вещи — стоимость продукции и стоимость морской перевозки — поменялись местами в 1923 году, и остались таковыми с тех пор. Для фермеров в середине 1923 года, началась Великая Депрессия, когда Чикагская сельскохозяйственная биржа обвалилась следующим летом. Но лето 1922 года было столь же прекрасно, как любой фермер мог только надеяться. Только один инцидент омрачил его, имея отношение к другой из наших коровьих богинь, и об этом я вскоре поведаю вам.
Мистер Лестер приезжал дважды. Он попытался придраться к нам, но у него не было повода, и должно быть, он понимал это, поскольку выглядел он довольно измотанным тем июлем. Я предполагаю, что его боссы донимали его, и он только следовал указаниям. Или пытался. В первый раз, он задавал много вопросов, которые в действительности вообще были не вопросами, а инсинуациями. Полагал ли я, что моя жена попала в аварию? Могла попасть, но я так не думаю; или связалась бы она с ним, чтобы произвести наличный расчет за те сто акров или просто приползла назад на ферму с ее (метафорическим) хвостом между ногами. Или полагал ли я, что она столкнулась с каким-то подлецом на дороге? Подобные вещи ведь происходят, время от времени? И это, конечно, было бы удобно для меня, так ведь?
Во второй раз, когда он появился, выглядел он отчаянным, а также затравленным, и сразу выпалил: моя жена попала в аварию прямо тут на ферме? Вот, что произошло? Вот, почему она не объявилась ни живой, ни мертвой?
— Мистер Лестер, если вы спрашиваете меня, убил ли я свою жену, ответ нет.
— Ну, разумеется, вы так скажете, не так ли?
— Это ваш последний вопрос, сэр. Садитесь в грузовик, уезжайте, и не возвращайтесь сюда. Если вернетесь, я врежу вам топорищем.
— Вы отправитесь в тюрьму за нападение! — В тот день на нем был целлулоидный воротник, и он весь перекосился. Можно было почти испытать жалость к нему, когда он стоял там с воротником упирающимся в нижнюю часть его подбородка, с потом проделывающим борозды через пыль на его полном лице, дергающимися губами и выпученными глазами.
— Ничего подобного. Я предупредил вас убраться с моей собственности, это мое право, и я намереваюсь послать заказное письмо в вашу компанию, заявив о том же. Вернетесь вновь, и это будет уже незаконное вторжение, и я изобью вас. Учтите предупреждение, сэр. — Лapc Олсен, который снова подвез Лестера в своем красном фургоне, практически обхватил уши руками, чтобы лучше слышать.
Когда Лестер достиг пассажирской двери грузовика, он обернулся с вытянутой рукой и указывая пальцем, как адвокат со склонностью к театральности в зале суда.
— Я думаю, что вы убили ее! И рано или поздно, убийство раскроется!
Генри или Хэнк, как он теперь предпочитает чтобы его называли, вышел из коровника. Он сбросил вилами сено, и держал вилы у груди как винтовку.
— А я думаю, что вам лучше убраться отсюда прежде, чем вы начнете истекать кровью, — сказал он. Добрый и довольно робкий мальчик, которого я знал до лета 1922 года, никогда не стал бы говорить такое, но этот сказал, и Лестер понимал, что он имел в виду. Он залез внутрь и уселся, скрестив руки на груди.
— Возвращайся в любое время, Ларе, — сказал я дружелюбно, — но не подвози его, независимо от того сколько он предложит тебе за то, чтобы ты подвез его бесполезную задницу.
— Низачто, мистер Джеймс, — сказал Ларе, и они уехали.
Я повернулся к Генри.
— Ты проткнул бы его этими вилами?
— Да сэр. Заставил бы его повизжать. — Затем, без улыбки, он вернулся в коровник.
Но тем летом он не всегда был неулыбчивым, и Шеннон Коттери была причиной тому. Он часто виделся с ней (больше по ее инициативе, что было хорошо для любого из них; это я понял осенью). Она стала приходить в дом после обеда по вторникам и четвергам, в длинном платье и шляпке, с сумкой на руке заполненной вкусной едой. Она сказала, что знала, «что мужчины готовят» — словно ей было 30, а не 15 лет — и сказала, что намеревалась проследить, чтобы у нас было, по крайней мере, два приличных ужина в неделю. И хотя у меня была только одна из кастрюль ее матери для сравнения, я должен признать, что даже в 15 лет она была превосходной кухаркой. Мы с Генри просто бросали стейки в неглубокую сковороду на печи; у нее были приправы, которые делали мясо просто восхитительным. Она приносила свежие овощи в своей сумке, не только морковь и горох, но и экзотические (для нас) такие как спаржа и толстые зеленые бобы, которые она готовила с луком и беконом. Был даже десерт. Я могу закрыть глаза в этом убогом гостиничном номере и ощутить аромат ее печенья. Я могу увидеть, как она стоит на кухне, покачивая задом, когда разбивает яйца или взбивает сливки.
