Перепуганный пристав послал за подкреплением, а дотоле вместе с оставшимися полицейскими заблокировал оба выхода, парадный и черный. Понятно, что очутившиеся в ловушке обитатели квартиры Лысенко немедля занялись тем, чем занялся бы на их месте любой другой здравомыслящий заговорщик: принялись уничтожать все имевшиеся бумаги и документы, которые никак нельзя было допустить в руки полиции. Когда же подкрепление наконец прибыло, вновь затеялась самая беспорядочная пальба. Жандармы, значительное число городовых и для чего-то целая толпа дворников стали ломиться внутрь, так что происходящее живо напомнило Ивану Ивановичу описанную у Рабле атаку славного брата Жана и храбрых поваров Пантагрюэля на разъяренных Колбас, устроивших Пантагрюэлю засаду на острове Диком. Если бы городовые и дворники вскричали разом, подобно поварам: «Навузардан! Навузардан! Навузардан!» – Иван Иванович, право слово, не удивился бы.
Впрочем, быть сторонним наблюдателем Рязанову пришлось недолго: один мордатый и бородатый дворник с начищенной бляхою в темноте сунулся в проулок и налетел прямо на Ивана Ивановича и заорал с перепугу:
– Братцы! Да он здеся!
Иван Иванович без лишнего раздумья заехал дворнику в морду, но кто-то услыхал его вопли, и по переулку гулко затопали каблуки. Вероятно, одинокий противник показался многим из атакующих куда привлекательнее засевшего в неприступной квартире отряда.
Чертыхаясь, Иван Иванович бросился к ближней поленнице и вскарабкался на нее, перепрыгнув затем на крышу флигеля. Внизу истошно залаяла собака, кто-то выстрелил – на сей раз уже точно в сторону Рязанова. Оскальзываясь в снегу, устилавшем крышу, Иван Иванович побежал прочь; наугад спрыгнул вниз, помолясь, чтоб не угодить на какие железки или ящики; а следом уже лезли на крышу, подсаживая друг друга и азартно крича. Разумеется, можно было остановиться и представиться, но ведь могли сначала побить – прежде всякого слушания. Попасть же под пулю не в меру усердного дурака-городового Рязанов и вовсе не искал.
Таким образом, он счастливо ретировался с места сражения.
Об эту пору у находящихся в квартире Лысенко закончились патроны; тут-то и пригодились дворники с топорами – они выломали двери, после чего в квартире началось вполне приличествующее составу нападавших избиение.
Само собой, не застал и не увидел Иван Иванович на Саперном появления градоначальника, прокурора, а также доктора; лишь после того, как означенные персоны посетили место сражений, связанных «нигилистов» отправили в крепость. Устроенная пальба перебудила едва ли не половину Санкт-Петербурга; таким образом соратники арестованных узнали о случившемся в типографии, и понятно, что в ее окрестностях так никого больше и не выловили.
Происшествие в Саперном, закончившееся для Ивана Ивановича вполне благополучно, тем не менее не прошло для него даром. Была в нем странная история, кою Рязанов вспоминал часто, не находя ей никакого объяснения.
В момент героической жандармско-дворницкой атаки из чердачного окна высочил и побежал прочь по крыше некий человек. Ему несколько раз стреляли в спину, и Иван Иванович отчетливо видел, как рвется от пуль ткань короткой тужурки на спине, но человек продолжал бежать как ни в чем не бывало, а после ловко спрыгнул вниз – прямо на мостовую, с высоты в четыре человеческих роста…
После Иван Иванович ознакомился со списком лиц, работавших в типографии и участвовавших в ее защите. То были:
1) Николай Константинович Бух, живший хозяином под именем Лысенко;
2) Софья Андреевна Иванова, жившая под именем его жены;
3) Лазарь Цукерман, живший без прописки;
5) убитый или застрелившийся, имя которого до сих пор полиции неизвестно;
6) особа, жившая служанкой, относительно которой полиция не могла пока опубликовать точных сведений.
Кто был удачливый беглец, Иван Иванович разузнать так и не смог.
И по сей день не давала Рязанову покоя эта загадка: как же мог бежать, прыгать и уйти от погони смертельно раненный человек?…
Неладно было что-то в государстве Российском. Все эти покушения, весь этот литературный надрыв, все эти загадки, для решения которых нанимают специальных людей… И он, Рязанов, посреди всего.
Я буду воином. Мужчина должен быть готов к этому – оставить плуг и взять меч. Если так нужно.
Михаил Тырин. Желтая линия
Отец всю жизнь проработал на заводе холодильных агрегатов, в просторечии – на «холодильнике». Сейчас он был заместителем главного инженера. В перестройку и приватизацию завод едва не накрылся, батя уходил на время, трудился в какой-то частной шаражке – то ли бытовой техникой торговали, то ли еще чем… Но «холодильник» выжил, разработал и запустил новую продукцию с импортными комплектующими, нашел рынок сбыта, батя вернулся и, в принципе, очень неплохо получал по местным меркам. Одним из недостатков батиной должности для него, но очевидных достоинств для меня были частые отцовские командировки – к смежникам и поставщикам, на выставки разные… Вот и сейчас батя собирался уехать на пять дней в Питер.
– Ты заходи посмотреть, как тут, не залез ли кто, не сперли ли чего, – говорил он, укладывая дорожный чемоданчик. – Кота кормить не забывай.
– Ладно.
– С бабкой не ссорься. Говорит, ты ее не слушаешься.
– Да она всегда так говорит.
– Потому что ты всегда ее не слушаешься. Чего из Питера привезти?
А чего из Питера привезешь… Это раньше из командировок возили колбасу да сгущенку, сейчас и у нас небось все есть.
– Сам посмотри. Что-нибудь, чего у нас нету, – сказал я.
– А вот еще. Антресоль развалилась. Я туда фотоувеличитель засунуть хотел, а она – хрясь – и просела. Почини.
– Чем тебе увеличитель мешал? Стоял бы себе в спальне на полу…
– Я об него палец ушиб. Во.
И батя демонстративно пошевелил большим пальцем, подняв правую ногу.
– Заодно посмотри, чего там выкинуть можно, а то хлама накопилось небось лет за пятьдесят. Только сразу не неси на помойку, а сложи в уголке, я потом посмотрю, а то хорошее что выкинешь… Знаю я тебя.
Антресоли над входом в самом деле были местом заповедным: теоретически там можно было припрятать даже пару трупов. Я тут же вспомнил прочитанную в газете статью о том, как одна старуха спрятала на антресолях покойницу-соседку и то ли пенсию за нее получала, то ли еще какие блага, а соседка спокойно себе мумифицировалась и лежала там лет десять.
