Я лежал на спине прямо на полу возле разбитого окна и при свете луны читал о приключениях Сэма Спейда. Приближающаяся ко мне и пристально вглядывающаяся в меня фигура, должно быть, была всего лишь плодом моего воображения. Хотя… Если бы я и захотел представить себе воображаемого посетителя, то уж никак не Армана.
Я снова взглянул на него и вдруг устыдился собственного уродства. Со стороны я, наверное, выглядел ужасным скелетом с выпученными глазами. Я вновь углубился в чтение, шевеля губами, как будто вслух повторяя то, что читал.
Когда я вновь оторвал взгляд от книги, Арман стоял на прежнем месте. Возможно, это была все та же ночь, а быть может, уже наступила следующая.
Он что-то говорил мне о Луи. И говорил уже довольно давно.
Я вдруг понял, что тогда, в Париже, он солгал мне, сказав, что Луи больше нет. Все эти годы Луи был рядом с Арманом. И Луи искал меня. Луи побывал в старой части города, возле того дома, в котором мы прожили столько лет вместе. Но там меня не оказалось. Он продолжал поиски, пока наконец не добрался сюда и не увидел меня в окно.
Подумать только! Я не мог даже представить себе, что Луи жив! Что он здесь, совсем рядом, а я понятия не имел об этом!
Кажется, я даже засмеялся. Мне было трудно осознать, что Луи не погиб. Луи жив! Нет, это поистине чудесно! Прекрасно, что по-прежнему существует его очаровательное и в то же время всегда ироничное и язвительное лицо, его нежный и чуть умоляющий голос. Вместо того чтобы исчезнуть вместе с Клодией и Ники, мой красавец Луи выжил!
Но что, если он все же погиб? Почему я должен верить Арману? Я вновь обратился к чтению при лунном свете, сожалея о том, что парк за окнами так разросся и деревья стали такими высокими. Хорошо было бы, сказал я Арману, чтобы он вышел в парк и сломал там несколько самых больших веток, ведь он такой сильный. Глицинии и виноградные лозы, заполонившие все вокруг и плотной стеной спускающиеся с верхних балконов, закрывали от меня лунный свет, так же как и ветви древних черных дубов, которые росли здесь уже тогда, когда вокруг не было ничего, кроме болот.
Однако, мне кажется, я произнес все это мысленно и на самом деле ни о чем не попросил Армана.
Смутно припоминаю, Арман говорил мне о том, что Луи покидает его и что он, Арман, не хочет больше жить. Он казался опустошенным, каким-то высохшим душой. Однако голос его не утратил прежнего тембра, глубины и отчетливо звучащей в нем боли.
Бедный Арман. И ты обманывал меня, говоря, что Луи погиб. Так иди же и выкопай себе глубокую могилу в земле кладбища Лафайет – оно совсем недалеко отсюда.
Вслух мы не произнесли ни слова. Не было слышно и моего смеха – он звучал только у меня внутри. Я и сейчас вижу Армана словно наяву, как он напряженно стоит посреди грязной и пустой комнаты, пристально глядя на стопки книг, сложенные вдоль стен. Сырость и дождь, струи которого проникали сюда сквозь дырявую крышу, сделали свое дело – плотно склеили между собой книги, превратив их в некое подобие блоков из папье-маше. Заметив, что он их рассматривает, я обратил внимание, в каком все они состоянии. То же самое произошло, наверное, и с остальными книгами, разложенными по всему дому, – не знаю, я давно уже не заходил в другие комнаты.
После этого Арман, кажется, приходил еще несколько раз.
Я не видел его, но слышал шаги в парке и ощущал, как он мысленно ищет меня, направляя во все стороны импульсы разума, словно невидимые лучи света.
Луи уехал на запад.
Однажды, когда я лежал в каменном склепе глубоко под фундаментом, Арман подошел к решетке и уставился на меня сквозь прутья. Заметив, что я смотрю на него, он с присвистом зашипел и назвал меня крысоловом:
– Ты сошел с ума! Ты, который знал все и насмехался над нами! Ты утратил разум и теперь питаешься крысами. Знаешь, как в старину во Франции называли таких, как ты, всех вас, сельских аристократов и феодалов? Вас называли зайцеловами! Потому что вы охотились на зайцев и вам никогда не приходилось голодать. А теперь посмотри, в кого ты превратился! Ты просто жалкий призрак, крысолов! Ты такой же сумасшедший, как и те древние, которые перестают разговаривать, утрачивают все чувства и способны только бормотать что-то невразумительное. А кроме того, ты ловишь крыс, как и было тебе написано на роду!
Меня вновь охватил неудержимый смех. Я вспомнил волков и никак не мог остановиться.
– Ты вечно смешишь меня, – сказал я. – Я с удовольствием посмеялся бы над тобой еще тогда, в склепе кладбища Невинных мучеников, если бы не испытывал к тебе жалость. Мне было смешно даже тогда, когда ты обрушился на меня с проклятиями, обвинил в раскрытии наших тайн и в том, что именно по моей вине появились все эти бредовые истории о нас. И если бы ты не сбросил меня с башни, я непременно расхохотался бы. Ты постоянно вызываешь у меня смех.
Вражда между нами почему-то доставляла мне удовольствие. Или мне так только казалось? Приятно было насмехаться над ним и демонстрировать ему свое презрение.
Однако все вокруг меня неожиданно изменилось. Я уже не лежал в каменном мешке, а бродил по комнатам своего дома. И на мне были не грязные лохмотья, столько лет едва прикрывавшие мое тело, а прекрасно сшитый черный фрак и плащ на атласной подкладке. А дом… дом выглядел великолепно. И все книги в аккуратном порядке стояли на полках. Повсюду горели люстры, паркетный пол сверкал, отовсюду звучала музыка. Это был «Венский вальс», и гармоничное звучание скрипок казалось удивительно красивым. Каждый шаг давался мне поразительно легко, я чувствовал себя сильным и могущественным. Я мог взбежать по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Мог летать в темноте с развевающимся за спиной, словно крылья, плащом.
Потом я в полной темноте поднимался наверх, и мы с Арманом стояли на крыше. В старомодном вечернем костюме он был просто великолепен. Перед нами расстилался сплошной ковер чуть шевелящихся на ветру густых крон деревьев, за которыми серебристой змейкой текла вдалеке река, а совсем низко над нашими головами простиралось бескрайнее небо, и на нем сквозь перламутрово-серые облака просвечивали звезды.
Пропитанный сыростью воздух, легкий ветерок, ласкающий мое лицо, и открывающаяся перед глазами картина заставили меня прослезиться. А Арман стоял рядом и обнимал меня за плечи. Он говорил мне о прощении и грусти, о мудрости и обо всем том, чему его научили бесконечные годы страданий.
– Я люблю тебя, мой печальный и мрачный брат, – прошептал он мне в ухо.
И его слова прокатились по мне, как волна крови по венам.
– Дело совсем не в том, что я жаждал мести, – шептал он. – Это совсем другое. Но ты пришел ко мне только затем, чтобы исцелиться, а сам я не был нужен тебе.
