— В общем Мариенбург сейчас тухлое место, вначале там черте что творилось, стрельбы было густо, но видно не задалось, пожаров было больше, чем в целом по другим районам, сейчас туда предпочитаем пока не соваться. Скопление зомби пока не самое важное. Вот живые хлопот больше приносят. И таких поблизости очага два — поселок Кабралово и поселок Коммунар.
— Всю жизнь мечтал с коммунарами сразиться — патетически заявляет Енот.
— Мечты сбываются — в тон ему отвечает Ильяс. И говорит он хотя обычным своим голосом, с барственными нотками, но глаза у него сейчас иные, я такие глаза у него видал к счастью только несколько раз и после этого понял, что наверное именно с таким взглядом вырезают противника поголовно. Как толкиновские эльфы вырезали орков. Или — чтоб не заниматься дурными фантазиями — как люди тысячекратно резали друг друга целыми племенами и народами. По принципу "не оставляя на семя". Хотя должен признаться, так же смотрел наш снайпер и когда давным давно — в самом начале Беды, когда еще наш бронетранспортер, хоть и был многократно мыт и даже не водой, а «Кока-колой», а все-таки ощутимо пованивал прежними постояльцами, мы в городе — в совершенно уже замогиленном районе, где живых не видели уже пару недель, внезапно засекли отчаянно бегущих за нами старика и ребенка лет семи-восьми. Серега к слову и засек. Дальше все было очень как-то быстро и суетливо. Вовка с хрустом развернулся, круша острым рылом «Найденыша» попавшиеся в резком развороте под горячую руку брошенные машины, Ильяс распахнул бортовую дверь, а Серега короткими очередями зададанил из башни по тем, кого бегущая пара живых встрепенула. Многих встрепенула, надо отметить, не только сонных, но и шустеров было самое малое трое — Серый потом сказал. Я успел увидеть в проем бортовой двери, словно в диковинном телевизоре, что дитенок споткнулся и упал, и на него тут же насело три или четыре мертвяка, а старик не оглядываясь на упавшего, засеменил еще поспешнее к спасительному люку, словно визг сзади подстегнул его. А Ильяс захлопнул у старика перед носом дверь и рявкнул Вовке: "Трогай!
И Вовка беспрекословно рванул с места. Я только рот от удивления открыл, вот тут на меня Ильяс и перевел взгляд. Именно такой, как сейчас. До крайности неприятный. Мутаборовский какой-то, прямо скажу.
— На кой нам такие, что своих бросают? — очень мертвым голосом ответил снайпер на вопрос, который я и задать не успел.
— Но он же ничего бы не успел! — чтобы отделаться от этого взгляда, ответил тогда я совсем ошалевшим голосом.
— Мы бы успели. Если бы он его не бросил, а просто даже потянул к нам хоть волоком. У него было на это семь секунд. Это очень много времени. Хватило бы и нам и им. Вот зомби бы не успели. Не хватило бы семи секунд.
Я не стал спорить. Потому как прекрасно помнил, как парой дней раньше тот же Ильяс ухитрился отстрелить шестерых шустрых, гнавшихся за девчонкой — подростком. Та тоже выскочила из квартиры, где пряталась, услышав рев двигателя и увидев наш продвигающийся по забитой машинами улочке бронетранспантер. Глупо, по-девчачьи сиганула со второго этажа и, собирая визгом всех зомбаков округи, побежала за нами. Совсем безбашенная! Мы, правда, по визгу только и поняли, что кто-то тут живой, даже за грохотом двигла услыхали. Как ухитрился снайпер, стреляя буквально впритирку к девчонке, перекалечить преследователей — я так и не понял. Тем более девчонка и бежала по-девчачьи — это когда все трепыфыхается и шурумтумкается. Движений нелепых масса, руки болтаются по невиданной траектории, ноги разбрасываются не пойми как, а скорость трехколесного велосипеда. Вот Ильяс тогда сумел сквозь это суматошное мельтешение сбить всех шестерых, бежавших за ней, кому раздробив таз, кому колено, кому перебив бедро или голень. Филигранная была стрельба и молниеносная. И да, не брось этот дед ребенка — пожалуй, напару с Серегой они бы не дали зомби дотянуться. А так — оба этих обормота не смогли вишь потом выстрелить по пожираемому, но еще кричащему дитенышу, которого вовсю рвали зубами. Опять мне пришлось «работать», высунув ствол в бортовую бойницу. Неделю потом настроение было отвратительное, даже на фоне того, что после начала Беды хорошего настроения и не было вообще-то.
Интересно — сейчас-то с чего Ильяс рассвирипел?
— Воодушевились после успешной зачистки Ропши? — усмехается Брысь.
— Да пора уже навести порядок. Поднадоело уже, честно говоря. И так жить сложно, а когда еще всякие идиоты накал жития усиливают, так тем более — кивает казак.
— Хлебнули? — сочувственно и понимающе спрашивает майор.
— Полной ложкой. И еще продолжаем — спокойно говорит казак.
— Сколько имаратышей? — спрашивает Ильяс.
— Сотни две наберется. Это вооруженных. Активных полста башибузуков — отморозков. Ну и сколько-то мирных, женщины там всякие, рабы опять же. Всего под тыщу наберется.
— Много — серьезно оценивает сказанное майор.
— На наше счастье обучены они никудышно, потому в стычках несут потери значительно большие, чем наши. Потому стараются гадить без откровенного боя. Но надоели до рвоты. В самом начале — да, проблем доставили много. Особенно пока не поняли, что за гнойник тут у нас рядом. Зато обидели всех — и ФСБ, что у нас тут на складах сидит, и зенитчиков и нам досталось, грешным. Потом мы им обратку завернули с "оплоченным назадом". И еще пару раз. Попритихли. Но разбираться надо. Потому как первый этап опять пополз.
— Это вы о чем? — уточняет деловито Брысь.
— О том, как делается имарат. В курсе? — явно ленится толковать об очевидных вещах представитель казачьих войск города Гатчины.
Ильяс хмурится, а Брысь, глянув мельком на физиономии окружающих его членов нашей охоткоманды, мотает головой отрицательно.
Казак глубоко вздыхает и заунывно, но точно излагает:
— Ваххабизм — это секта. Такая же, как кучи других сект. Только вот она еще и крови не боится. В отличие от тех же "Белых братьев". Для секты же все остальное, кроме любви к кровопусканию, типовое — надо найти дурковатых адептов, тут лучше всего подходят дети и подростки. У них ума своего еще нет. Опыта нет, а хочется о себе заявить. Побунтовать, доказать всем, что они не щенята сопливые, а уже мужчины в полном смысле. Вот тут и появляются дяди-проповедники с хорошо подвешенным языком и тугой мошной. И моментально объясняют, что эти молодые люди только и угодны Аллаху, только они правильной веры, а все остальные — в лучшем случае дураки. Это первый этап — вербовка адептов. Когда уже навербованы и готовы к действиям, начинается второй, когда мирные дяди-проповедники становятся уже инструкторами диверсионного дела и боевого искусства.
