— Мы оставим добычу здесь, — сказал старший разбойник, прикалывая волка, — а сами поедем дальше.
— Куда еще дальше, в омут, — отвечал другой. — Поедем назад: ее, знать, давно поймали!
— Полно врать. Если б поймали, мы услышали б свист. Иван Артамонович всем приказывал знак подать. Доедем хоть до Терешиной дороги, до камня.
— Шутка, до Терешиной дороги — версты две, а уж день высоко.
— Зато ведь любо, как она попадется к нам в лапы. Ей-богу, Гриша, мне чудится, что змея где-нибудь здесь проползает. Ведь досадно будет, если по усам потечет, а в рот не попадет.
— Пожалуй, я поеду с тобою, но не дальше Терешина камня, а после, как ты себе хочешь, я прямо домой: и так я устал как собака, и есть, мочи нет, хочется. Да куда ты воротишь направо? Вот где надо ехать.
— Досталось тебе учить меня, дрянь! ступай за мной.
— Мне все равно, — отвечал молодой разбойник, оборачивая лошадь, — но ты увидишь, дядя Иван, что мы не попадем, куда хочешь.
Разбойники поехали.
Настенька отдохнула. Бережно раздвигает она ветви смотрит вслед за ними, пока не потерялись они из виду, чтоб заметить их путь. Однако ж беда не совсем еще миновалась.
Слезть с дерева ей невозможно и бежать некуда — иначе она повстречалась бы с своими преследователями.
Она должна дожидаться их здесь, пока они воротятся за оставленным волком и уедут назад. Так и быть: она избирает последнее решение и остается на своем месте.
Эта невольная остановка имела на нее спасительное действие: упавшие ее силы восстановились, дух ободрился; а если б, без последней опасности, она продолжала бежать по-прежнему, без памяти, го вскоре изнемогла б совершенно и пала б жертвою усталости, голода или того хищного зверя, от которого теперь избавили ее разбойники. Притом она узнает теперь наверное, куда ей бежать, по тому ли направлению, по которому старший разбойник повел младшего, или по тому, которое избрать советовал сей последний. Настенька ждет не дождется, чтоб скорее приехали разбойники, и смотрит на все стороны. Чрез час она в самом деле завидела их издали. Они ехали шагом и бранились между собой.
— Да перестань, грыжа! — говорил старший. — Эка важность, размок совсем!
— Тебе хорошо, а меня еще черт сунул вперед, попал в такую трущобу, что насилу вылез; спасибо, что лошадь вынесла.
— Черт знает, братец, как это я ошибся. Со двора надо держаться права; так, кажется, мы и ехали, а не туда приехали. Вот что… ну смекнул теперь: у этого дерева, помнишь, мы останавливались, — вот когда я смешался: я позабыл, с которой стороны мы к нему подъехали.
Старший разбойник остановился в раздумье, осматривался кругом, между тем как младший отъехал подальше за застреленным волком.
— Точно, Гриша, твоя правда… Отсюда надо бы ехать прямо… Придет озерко, мимо его взять поправее… Так и есть, болото, в котором мы было увязли, и останется влево… за озером перелесок с полверсты, а там на версту поруснику, а там и дорога. Тьфу, черт возьми, как будто леший меня обошел.
— Толкуй теперь по субботам, а если б послушался меня, так не бывать бы нам в воде, — сказал младший разбойник, привязав свою добычу к седлу и сев на лошадь.
— Полно, Гришуха, не сердись: тебе не в первой раз из воды вылезать суху. Поедем, поедем, отогреешься; видно, нашу голубку в самом деле другие поймали и нас дома дожидаются. Чтоб тебя с корнем вон, проклятое! — вскрикнул он, ударив палашом по ветвям того дерева, на котором сидела наша пленница, так что шишки сверху посыпались, и поскакал с своим товарищем.
Настенька слезла с дерева и пала на колена, воссылая к небу теплую молитву.
— Господи, благодарю Тебя! Ты снял меня с пылающего котла. Ты отворил мне ворота в разбойничьем доме. Ты указал мне это спасительное дерево — доведи, доведи меня до большой дороги.
Кончив свою молитву, она пускается бежать, как сами разбойники указали ей. Солнце блистало на небе; в воздухе распространялась теплота, птицы пели кругом; мертвый лес оживился, и у нее сердце забилось спокойнее, надежда увеличилась; ей остается только две версты до дороги, до человеческого следа. Там предел ее мучениям.
Ах, Настенька! счастлива ты, что не представляешь себе теперь никаких других опасностей, которые тебя ожидают. Терешинская дорога!
Но кто тебе сказал, что это большая дорога?
Ну если ведет она к прежнему вертепу, из которого ты только что вырвалась, или к другому разбойничьему притону? Два разбойника воротились домой! Но их еще рассыпано двадцать по лесу, и как легко тебе встретиться с ними на каждом шагу!
Теперь светло тебе, но зато и тебя увидеть легче по следу издали. Чем больше ты затрудняешь твоих мучителей, тем больше увеличиваешь свои мучения. Случай помог тебе, но случай же и погубить может: так часто любит он шутить над своими игрушками!
Но, к счастию, ничего этого не приходит ей в голову. Она бежит, твердя только про себя слова старшего разбойника о дороге. Вот озеро. Она сворачивает направо. Вот и перелесок. Она все бежит, бежит. И перелесок миновался. Вот пошел кустарник. Уж четверть версты до дороги… сейчас, сейчас… Вдруг, откуда ни взялись, опять послышались двое верховых…
Ах! куда деваться: деревьев нет кругом… Они уж близко… скачут во весь опор. Настенька бросается под первый куст.
Не успела еще она улечься, нога еще была на виду, как показались разбойники. Шевелиться невозможно: привлечешь их внимание. Она остается в первом положении, полумертвая. К счастию, разбойники неслись во весь опор и не смотрели около себя. Но одному путь был вплоть мимо куста, под которым она лежала; лошадь на всем скаку наступила на ногу несчастной и раздробила копытом пятку. Ни малейшего стона не испустила мужественная женщина до тех пор, пока удалились разбойники.
Уже чрез несколько минут страдалица встала… она решилась как-нибудь добираться до дороги: авось они поворотят в другую сторону, авось она встретится там с какими-нибудь проезжими.
Опасность же и здесь, на открытом месте, как там, одинокая. Удерживая стоны, перетерпливая мучительную боль, она поволоклась кой-как вперед.
Надежда ее почти оставляла; нет, ей, видно, не избегнуть казни; ей, видно, не избегнуть от руки этих палачей; она получит, видно, наказание за невольное убийство.
В таких мыслях дотащилась она до дороги.
Смотрит в одну сторону: разбойники шагом удаляются; смотрит в другую — едут мужики с сеном. «Слава Богу! Вот, вот мои избавители! наконец Милосердый сжалился надо мною».
Настенька как будто воскресла, дожидается их и прямо в ноги.
— Отцы родные! спасите! защитите!
— Что ты, голубушка! Чья ты такая?
