Энни просияла.
– Я сказала ей, что «н» – важная буква, – сообщила она.
– Здорово это вы! Чертовски здорово!
Еще одно открытие: льстить легко, стоит только начать.
Она лукаво улыбнулась, словно обещая посвятить его в сладостную тайну.
– Я сказала ей, что буква «н» есть в фамилии моего любимого писателя.
– Она встречается дважды в имени моей любимой сиделки.
Ее улыбка теперь сверкала во всю мощь. Невероятно, но даже на каменных щеках вспыхнул румянец. Вот что будет, если в пасти каменного идола из повестей Райдера Хаггарда развести огонь, подумал Пол. Разумеется, ночью.
– Вы надо мной смеетесь! – жеманно произнесла она.
– Нет, – возразил он. – Вовсе нет.
– Отлично!
На мгновение она отвернулась, но выглядела не выключенной, а польщенной, немного взволнованной, и ей надо было собраться с мыслями. Наверное, Пол мог бы порадоваться этой перемене, если бы не машинка, тяжелая и твердая, как сама Энни, и такая же ущербная; она ухмылялась, обнажая дырку, и обещала ему неприятности.
– Кресло на колесах было куда дороже, – заговорила Энни. – У меня же нет доступа к бесплатным товарам для инвалидов, с тех пор как… – Она осеклась, нахмурилась и кашлянула. – Но вам пора начинать садиться, так что я ни капельки не жалею, что потратилась. А вы же не можете писать лежа?
– Нет…
– Я припасла доску… Отпилила подходящий кусок… И бумага… Погодите…
Она, как девочка, выбежала из комнаты, оставив Пола наедине с машинкой. Как только она повернулась к Полу спиной, его улыбка исчезла. Выражение «Ройала» не изменилось. Позднее Пол подумал, что он с самого начала знал, чем все это обернется. Так же как знал заранее, каким будет звук пишущей машинки, когда она будет клацать и ухмыляться.
Энни вернулась с пачкой бумаги «Коррасабль Бонд» в целлофановой упаковке и доской примерно три фута на четыре.
– Глядите!
Она водрузила доску на ручки кресла, которое стояло возле кровати, как некий чопорный костлявый посетитель, пришедший навестить больного друга. Пол уже видел собственный призрак, запертый в этом кресле доской.
Она поставила пишущую машинку на доску лицом к призраку и положила рядом с ней пачку бумаги (Пол больше всего на свете ненавидел «Коррасабль Бонд», так как краска смазывалась на отпечатанных страницах, когда их сдвигали в стопке). Энни создала нечто вроде рабочего кабинета калеки.
– Ну как?
В ответ он с легкостью произнес самую большую ложь в своей жизни:
– Выглядит очень симпатично. – А затем он задал вопрос, ответ на который уже знал: – Как вы думаете, что я здесь напишу?
– Да что вы, Пол! – воскликнула она, поворачиваясь к нему; ее глаза как будто пустились в пляс от возбуждения, а щеки раскраснелись. – Я не думаю, я знаю! На этой машинке вы напишете новый роман! Ваш лучший роман! «Возвращение Мизери»!
«Возвращение Мизери». Он вообще ничего не чувствовал. Наверное, так же ничего не должен чувствовать человек, который только что отрезал себе кисть руки бензопилой и рассматривает теперь забавный тупой обрубок.
– Да! – Она сияла, как прожектор. Сильные руки были сложены на груди. – Пол, это же будет книга для меня! Ваша плата за то, что я выходила вас и возвратила к жизни! Первый и единственный экземпляр последней книги о Мизери! У меня будет что-то такое, чего нет ни у кого в мире и не будет, как ни старайся! Подумайте об этом!
– Энни, Мизери умерла. – Но у него уже мелькнула невероятная мысль: Я мог бы воскресить ее. От этой мысли он почувствовал себя усталым, но удивления не было. В конце концов, человек, который пил воду из ведра, где плавала половая тряпка, наверняка способен написать книгу по заказу.
– Нет, не умерла, – мечтательно сказала Энни. – Даже когда я так… так вышла из себя и рассердилась на вас, я знала, что на самом деле она не умерла. Я знала, что вы не могли окончательно убить ее. Потому что вы добрый.
– Разве? – спросил он и взглянул на пишущую машинку. Она ухмылялась. Сейчас посмотрим, насколько ты добр, приятель, шептала она.
– Да!
– Энни, не знаю, смогу ли я сидеть в кресле. В прошлый раз…
– В прошлый раз было больно, не сомневаюсь. И в следующий раз будет больно. Может быть, даже чуть больнее. Но настанет день – и довольно скоро, хотя вам может показаться, что время тянется медленнее, чем на самом деле, – когда будет чуть-чуть лучше. И еще чуть-чуть лучше. И еще чуть-чуть.
– Энни, можете ответить на один вопрос?
– Конечно, дорогой мой!
– Если я напишу для вас эту повесть…
– Роман! Хороший длинный роман – как все остальные, а то и еще длиннее!
Он прикрыл глаза, затем снова открыл их:
– Хорошо. Если я напишу для вас этот роман, вы меня отпустите, когда он будет готов?
На мгновение по ее лицу пробежало беспокойное облачко, потом она внимательно, изучающе посмотрела на него:
– Пол, вы говорите так, как будто я удерживаю вас силой.
Он ничего не ответил, только поднял на нее глаза.
– Я думаю, к тому времени, когда вы его закончите, вы уже будете готовы… готовы снова встречаться с людьми, – сказала она. – Это вы хотели услышать?
– Да, я это и хотел услышать.
– Что ж, так будет честно! Я знаю, считается, что писатели – большие эгоисты, но я никогда не считала, что они обязательно должны быть неблагодарны!
Он продолжал смотреть на нее, и через секунду Энни отвела глаза; она была слегка возбуждена и горела от нетерпения.
Наконец он произнес:
– Если у вас есть все книги о Мизери, они мне понадобятся, потому что при мне нет рабочей тетради.
– Ну конечно, они у меня есть! – воскликнула она и добавила: – Что такое рабочая тетрадь?
– Ну, такая большая тетрадь, куда можно вставлять листы. У меня там разные материалы по Мизери. В основном имена и географические названия, отсылки к разным эпизодам книг. Временные линии. Исторические факты…
Он видел, что она почти не слушает. Уже во второй раз она не проявила никакого интереса к технологии литературного труда, к теме, которая заставила бы затаить дыхание целую аудиторию людей, желающих стать писателями. Причина, полагал он, заключалась в ее предельной непосредственности. Энни – идеальный читатель; она любит читать, и ей глубоко безразлично, как создается книга. Она – воплощение Постоянного Читателя, условной фигуры в беллетристике викторианской эпохи[10]. Она не желает слушать об отсылках к эпизодам и временных линиях, потому что в ее представлении Мизери и все, кто ее окружает, совершенно реальны. Вероятно, она бы заинтересовалась, если бы он сказал, что у него в тетради данные переписи населения селения Литтл-Данторп.
