Но, уже падая, она выпустила ребенка из рук. Как раз в то утро толстая соседка снизу вывесила белье для просушки. Ее аккуратный, хозяйственный муж приделал на балконе прочные металлические рейки с просверленными отверстиями для веревок – так чтобы белье висело снаружи, не занимая место на тесном балкончике, заставленном банками для варенья, старыми лыжами и садовым инвентарем.
Каким-то невероятным образом малыш попал в пододеяльник – старомодный, с отверстием посередине, теперь таких уже не делают – и чуть раскачивался, точно в люльке. Он заплакал, соседка в цветастом халате выглянула наружу, пытаясь понять, что произошло, и тут же закричала сама, громко и страшно.
А малыш все плакал. Пришли какие-то люди, забрали его, и потом, лежа в казенной кроватке, он много дней подряд видел одно и то же – больничные стены, белые халаты и лишь иногда, если повезет, – маленький кусочек неба в окне.
Мир стал для него тюрьмой – унылым местом, где нет ни любви, ни радости, время тянется бесконечно, и в какой-то момент крошечный человечек твердо решил для себя, что жить в нем не стоит. Уж лучше закрыться, отгородиться от него, а там – будь что будет…
Кира совсем потеряла покой. Теперь, что бы она ни делала – выгуливала Динку в ближайшем скверике, готовила обед, сидела перед телевизором, щелкая пультом, или засыпала рядом с мужем, – думала она об одном и том же. Стоило лишь закрыть глаза – и она снова видела Ванечку. Было что-то ужасное, чудовищно несправедливое в том, что ребенка с ангельским лицом и таким нездешне-мудрым взглядом ожидает такая жалкая, страшная жизнь, а возможно, и скорая смерть… И если она ничем не сумеет помочь ему, то никогда себе этого не простит.
Другой вопрос: как это сделать? Продолжать навещать его по выходным, сначала здесь, а потом в другом интернате, привозить игрушки и сладости – и видеть, как он медленно умирает? Нет, невозможно! Это было слишком больно. Забрать из детдома, усыновить? Но ведь она не одна, есть еще Игорь! Как ему сказать? Ребенок ведь не щенок, его нельзя просто привести домой и поставить мужа перед фактом. Тем более – такой, как Ванечка, особенный ребенок. Даже в мыслях Кира никогда не называла его умственно отсталым. Он просто другой, не такой, как все, но это еще не значит, что – хуже!
Она накупила себе новых платьев, сделала прическу и старательно закрашивала седину. Очень хотелось, чтобы Ванечка видел ее красивой! Отражение в зеркале все чаще радовало, и Кира чувствовала, что постепенно возвращается к себе прежней… Правда, иногда ей казалось, что она предает память о Насте, и тогда Кира ездила на могилу, приносила свежие цветы и часами простаивала рядом, пытаясь поговорить со своей девочкой, попросить у нее прощения, спросить совета…
Но ничего особенного не происходило – дочь так же улыбалась с фотографии на памятнике, и надпись «помним, любим, скорбим», выбитая на полированном черном граните, казалась какой-то лживой. Словно живущие откупаются от мертвых этими надгробиями, цветами, красивыми словами, чтобы можно было спокойно уйти домой, а их оставить здесь, в земле… Кира уходила с кладбища расстроенная, потерянная и еще больше сбитая с толку.
Проклятые вопросы постоянно вертелись в голове, но ответа на них Кира не находила. Чуткая Катя видела, что с ней происходит, но из деликатности молчала. Кира была ей благодарна за это. Лишь однажды, возвращаясь после очередного визита в детский дом, она поймала пристальный, вопрошающий взгляд подруги.
– Что ты так смотришь? У меня что, тушь потекла? – спросила она.
Катя покачала головой:
– Нет. Просто ты очень изменилась в последнее время. Совсем другая стала. И Ванечка так тебя ждет…
– Правда? – Кира вспыхнула от радости, словно девчонка-школьница, которой подружка поведала под секретом, что мальчик, ставший предметом ее тайных воздыханий, тоже к ней неравнодушен. – Ты заметила?
– Да. Еще как! Когда ты приходишь, он прямо светится весь.
– Думаешь, я сошла с ума?
Катя с сомнением покачала головой:
– Не знаю, что тебе и сказать… Помнишь, как у Сент-Экзюпери? «Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили».
Даже дома Кира стала чувствовать себя не в своей тарелке. Чтобы объяснить свои частые отлучки, приходилось бесконечно врать. Она придумывала какие-то отговорки, рассказывала то о безумно интересных выставках и новых спектаклях, то о внезапно заболевших родственниках… Кира понимала, что уже запуталась, что это не может продолжаться вечно, что рано или поздно все тайное станет явным. С мужем придется поговорить начистоту и все ему объяснить. Она уговаривала себя, что сейчас она просто не готова к серьезному разговору и все расскажет ему, когда придет время, наступит подходящий момент…
Так и случилось – и гораздо раньше, чем она ожидала.
Теплым и ясным воскресным утром Кира кормила мужа завтраком на кухне, старательно соображая, какой повод придумать на этот раз, чтобы уйти из дому. «Распродажный» шопинг? Поездку к сестре Светке, которую Игорь до сих пор терпеть не может? Нет, это уже было на прошлой неделе… Может, визит в новый, только что открывшийся СПА-центр? Да, наверное, это подойдет!
Бросив быстрый взгляд на мужа, Кира с горечью увидела, сколько седины у него в волосах. Но лицо почему-то было суровым, словно каменным. Он аккуратно положил на стол вилку и нож и негромко сказал:
– Сядь. Поговорить надо.
Кира покорно опустилась на табуретку. Ах, как некстати сейчас этот разговор… Катя уже ждет ее. Сегодня они снова собирались поехать в детский дом, собрали кучу всякой всячины, и дети будут рады, но главное – там Ванечка! Она снова сможет увидеть его, погладить торчащий чуб на голове, прижать к себе на мгновение и вдохнуть запах ребенка, слаще которого нет на свете…
– Что-то случилось? – Она улыбнулась, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно и естественно. Что-то подсказывало, что разговор будет не из легких.
– Это я у тебя хотел спросить. Что происходит, Кира?
– А в чем дело?
Игорь вымолвил очень медленно, словно обдумывая каждое слово:
– Скажи правду – у тебя появился кто-нибудь?
Это было так неожиданно, что в первый момент Кира опешила.
– В каком смысле? – переспросила она.
– В том самом.
Он говорил очень тихо и спокойно, но его глаза стали жесткие, ледяные, на скулах заходили желваки. Никогда в жизни Кира еще не видела его таким!
– У меня? Да как ты мог подумать! – Она даже задохнулась от возмущения.
– А что я должен думать? Ты уходишь куда-то, пропадаешь целыми днями. Чуть ли не каждый день эти звонки по телефону, и говорить ты уходишь в другую комнату… Кредитку я проверил, денег стала снимать гораздо больше, и куда они уходят – непонятно. – Он покосился на нее и добавил: – И потом, ты похорошела, помолодела, даже глаза светятся. – Голос звучал требовательно и сурово. – Альфонса нашла? Молодого? Ну, признайся честно, кто он такой? Мажор какой-нибудь? Стриптизер из «Красной Шапочки»? Я, конечно, все понимаю… Но ты сама-то понимаешь, что делаешь? Хватит уже дурочку валять, чай, не девочка уже. Обсудим все, как взрослые люди.
