Что часть проблем теперь навсегда с нами, точнее – внутри нас.
Те самые мелочи, которые никто и никогда не принимает в расчёт.
Зомби не летают? Ой, ли?
Как бы нам первыми не стать…
Григорий Дондин
Шутка старого Ван Тага
В темной аллее непрестанно дребезжал голос Эца Ван Тага, произвольно меняющий тональность и громкость, то и дело срывающийся на визг. Замшелый колдун, древний, как и его ремесло, так износил свое тело, что уже не мог контролировать голосовые связки. Он говорил, говорил, говорил. Бесконечные потоки блеющих, хрипящих, свистящих слов лишь изредка прерывались кашлем. Герцогиня Лоэль, плетущаяся следом за колдуном, думала, что старик утрачивает контроль не только над голосом, но и над разумом – такими нелепыми и бессмысленными казались его рассуждения.
– Природа всех вещей в нашем мире двойственна, – блеял он. – В любых бестелесных энергиях можно обнаружить свойства материи, а всякая материя так же обладает и свойствами энергии. Вспомните об этом, молодая госпожа, когда будете смотреть в зеркало. Ваше прехорошенькое тело только кажется плотным и осязаемым, а на деле оно суть энергия, которой вздумалось загустеть в такой очаровательной форме…
Бред маразматика!
Герцогиня смотрела на черный силуэт старца впереди себя и чувствовала злость. Колдун семенил крошечными шажками. Сантиметров по десять, не больше. Трясущаяся правая рука опиралась на трость, стучащую по каменным плитам. Левой он широко отмахивал, будто гвардеец на параде. Шел, отклячив зад и вздернув подбородок, тратя больше энергии на болтовню, чем на продвижение вперед. Герцогиню так и подмывало подогнать Ван Тага хорошим тумаком. Подобрать подол, чтоб не мешал замаху, и лягнуть от души.
Она вспомнила, что в начале Скорбной аллеи, укрытая от глаз кустами бузинника, стояла деревянная будка. Смотритель хранил там садовый инструмент. Лопаты, вилы, грабли и еще тачку на одном деревянном колесе, обитом железными полосами. Почему она сразу до этого не додумалась? Прекрасная мысль, родившаяся, как водится, с опозданием на полчаса. Если бы она усадила иссохшего старца на садовую тачку и повезла, толкая перед собой, они уже давно были бы на месте. Картина, вставшая перед мысленным взором, вызвала у герцогини нервный смешок.
– Что вы сказали, молодая госпожа? – переспросил Ван Таг, останавливаясь и начиная поворачиваться к ней всем телом. Медленно, неуклюже.
– Солнце взойдет раньше, чем мы доберемся до склепа, – проворчала герцогиня Лоэль. – Ты можешь идти быстрее, старик? Хотя бы немного?
Ван Таг шумно вздохнул. Голова, увенчанная высоким цилиндром, сокрушенно качнулась.
– От чего жизнь не течет в обратную сторону? – спросил он, непроизвольно взвизгнув на последнем слове. – От дряхлой немощи к цветущей юности? Тогда молодые уважали бы стариков. Сложно понять страдание, которого не испытал на себе.
– Время, Ван Таг! Ночь не бесконечна, а нам еще многое нужно сделать.
– Время! Сколь многое я могу рассказать о его природе, и как я беспомощен перед его неумолимым бегом! А известно ли вам, молодая госпожа, что время… – слова, слова, слова.
Крышка саркофага из чистого золота отъехала в сторону, потревожив тишину склепа неприятным скрежетом. Почему-то этот режущий звук никак не вязался с благородным металлом, который его издавал. Герцогиня мельком взглянула на почерневшее, раздутое лицо мертвеца, вдохнула смрад разложения и отшатнулась. Здесь было множество масляных светильников. Хорошо, что она позволила Ван Тагу зажечь только один. И все равно для подобного зрелища света было слишком много. Золото отражало лучи единственного огонька. Оно было здесь повсюду – от потолка до пола. Правители герцогства Лонге, на территории которого находилось пять самых крупных золотых приисков северного побережья, могли позволить себе такую фамильную усыпальницу. Снаружи она выглядела, как сильно уменьшенная копия замка Лонгеферт из черного мрамора, а внутри была сплошь отделана золотом.
– Не стоит бояться, – заблеял колдун. – Однажды этот саркофаг станет прибежищем и для ваших костей, молодая госпожа. Ваше тело омоют, оденут в лучший наряд и уложат в объятия мужа. Не так, как сегодня, на краткие минуты. Уложат навсегда.
– Замолчи хоть ненадолго, старик! – полувзмолилась, полуприказала герцогиня.
Собравшись с духом, она вновь заглянула в саркофаг, невольно сдерживая дыхание. Один глаз старого герцога был открыт. Подернутый мутной пленкой зрачок пялился в золотой потолок. Странное дело, после смерти у герцога начала отрастать борода. Длинная седая щетина пучками торчала из расползающихся щек. Какая мерзость!
– Меня всегда забавлял тот факт, что ногти и волосы продолжают расти после смерти, – продребезжал Ван Таг, будто прочитав ее мысли. – Как если бы гибель организма не затрагивала их вовсе. Герцог мертв, но его ногти живы!
Колдун гаденько захихикал.
– Я не смогу, – прошептала Лоэль. – Эта вонь, ледяная кожа…
– Он не должен быть слишком холодным, – возразил старик. – При гниении плоти выделяется некоторое тепло, а что до остального, я дам вам наркотик, который поможет не думать и не чувствовать какое-то время. Потом вы даже и вспомнить толком не сможете, как будто и не было ничего.
– Кажется, меня сейчас стошнит, – едва слышно пожаловалась Лоэль, на шаг отступая от саркофага. – Ноги совсем ватные сделались.
– Вы сами все это придумали, молодая госпожа. Впрочем, мы еще можем остановиться, – сказал Ван Таг, а его дрожащая левая рука уже протягивала герцогине сухую желтовато-зеленую веточку какого-то растения. Наркотик. Кто-кто, а Эц Ван Таг знал толк в наркотиках и ядах. Доказательство тому лежало сейчас в золотом саркофаге и жутко смердело. Первый алхимик короля, приехавший в Лонгеферт специально для освидетельствования тела внезапно скончавшегося герцога, не нашел никаких следов отравления. Лоэль вдруг задумалась: насколько же в действительности стар этот замшелый злодей в высоком черном цилиндре? Сколько неверных жен и садистов-мужей умерло от приготовленных им порошков и настоек, сколько иных преступлений совершилось с его участием? Ван Таг как-то обмолвился, что видел Рыцарей Грани во всем их величии. Здесь он, конечно же, врал. Или бредил. В летописях говорилось, что рыцарей, берегущих границу между Рукой и Арахной, сокрушили тысячу двести лет тому назад. Столько не мог прожить даже такой колдун, как Эц Ван Таг. Но лет сто тридцать – сто сорок ему было точно.
– Ты ведь не думаешь отравить и меня, старик? – спросила Лоэль, надеясь женским чутьем отличить ложь от правды в его ответе.
