Пэтти взглянула на мужа и увидела, что Стэнли с отрешенным видом глядит куда-то поверх телевизионного экрана. Между тем в передаче зрители аплодировали семье Райенов, набравшей двести восемнадцать очков. Райены подпрыгивали от радости, участники передачи что-то кричали. Стэнли, однако, хмурился. После Пэтти скажет своим родителям, что ей тогда показалось, будто он побледнел после этого телефонного разговора, ей действительно так показалось, но впоследствии она умолчала о том, что в ту минуту она не придала этому значения, приписав его бледность световым эффектам настольной лампы с зеленым стеклянным плафоном.
— Кто это звонил, Стэн?
— Гм? — Он обернулся в ее сторону.
Пэтти показалось, что у мужа немного рассеянный вид, причем к рассеянности примешивалось некоторое раздражение. Лишь впоследствии, в который раз воспроизводя в уме эту сцену, Пэтти уверилась в том, что это было выражение человека, который методически отключается от действительности, выдергивая один за другим провода сознания.
— Кто это звонил? — повторила Пэтти.
— Никто, — ответил он. — Так, пустяки. Пойду-ка я приму ванну. — И он поднялся.
— Что? Это в семь-то часов ванну?
Он не ответил — вышел из комнаты. Пэтти могла бы спросить, не случилось ли каких неприятностей, пойти за ним следом, поинтересоваться, не заболел ли у него живот. Сексуально Стэнли не был заторможен, скорей наоборот, но он был на редкость чопорным, болезненно аккуратным в каких-то других вещах. Не то, чтобы решение принять ванну было ему несвойственно: он мог сказать, что пошел принять ванну, хотя на самом деле его затошнило. Но в этот момент по телевизору представляли еще одну семью — Пискапо. Пэтти знала, что Ричард Доусон сейчас отпустит какую-нибудь остроту, обыгрывая эту странную фамилию; а кроме того, она никак не могла найти подходящую пуговицу, хотя в шкатулке было много черных пуговиц. Никак не могла найти; этим только и можно было объяснить то, что она осталась сидеть в кресле.
Итак, она отпустила Стэнли и не вспоминала о нем до конца передачи, потом отвела глаза от экрана и увидела пустой стул. Пэтти услышала, что наверху в ванной льется вода и спустя минут пять или десять перестала литься. И тут до нее дошло, что она так и не слышала стука дверцы холодильника, а это значит, что он сидит в ванне без банки пива. Кто-то позвонил, озадачил его какой-то проблемой, а жена… она сказала ему хотя бы одно сочувственное слово? Нет. Хотя бы заметила, что что-то не в порядке? Опять же нет. И все из-за этой телепередачи. Пэтти не могла даже пенять на пуговицы: это была всего лишь отговорка.
Хорошо. Она отнесет ему наверх банку «Дикси», сядет на край ванны, потрет ему спину мочалкой, предстанет этакой гейшей, вымоет Стэну волосы, если он захочет, и заодно разузнает, что стряслось или, по крайней мере, кто звонил.
Она достала из холодильника банку пива и поднялась наверх. Первый приступ тревоги Пэтти почувствовала, когда увидела, что дверь ванной плотно закрыта. Стэнли никогда не запирал двери, когда мылся в ванной. Между ними это стало своего рода шуткой: открытая дверь означала, что он готов в чем-то поступиться наказами матери и сделать то, что она считала недопустимым для своего сына.
Пэтти постучалась в дверь кончиками пальцев с длинными ногтями, и вдруг поймала себя на том, что этот звук похож на пощелкивание рептилии, ползущей по дереву. И, уж конечно, никогда прежде в своей супружеской жизни ей не доводилось стучаться так, словно она посторонняя, гостья, ни в дверь ванной, ни в какую-либо другую дверь в этом доме.
Тревога нарастала, Пэтти подумала об озере Карсон, куда она часто ходила купаться еще в отрочестве. К началу августа вода в нем была теплая, как в ванной. Но стоило доплыть до места, где снизу бил подводный ключ, и тебя охватывала дрожь удивления и восторга. Одну минуту было тепло, затем обжигало холодом, казалось, температура спадала градусов на двадцать. Теперь, правда, не было никакого восторга, но в остальном она испытывала схожие ощущения, как будто она вошла в полосу, где снизу бьет холодный ключ. Только сейчас он обжигал не длинные ноги подростка в темных водах озера Карсон.
На сей раз у Пэтти похолодело сердце.
— Стэнли?! Стэн!
Пэтти настойчиво требовала открыть ей. Когда никто не отозвался, она застучала кулаком.
— Стэнли!
Сердце… Сердце, казалось, выскочило из груди и билось где-то в горле, она задыхалась.
— Стэнли!
За криком последовала тишина (звук собственного голоса, надрывно прозвучавший в каких-то двадцати шагах от того места, где она обычно склоняла голову на подушку, погружаясь в сон, испугал ее даже больше, чем тишина). Затем Пэтти услыхала звук, вызвавший у нее смятение. Это был очень тонкий звук падающих капель. Кап — пауза. Кап-кап. Кап…
Пэтти отчетливо представила, как на кончике крана вырастают огромные тяжелые капли и, созрев, срываются вниз.
Других звуков не было. Только этот. И вдруг она, к ужасу своему, уверилась в том, что вечером сердечный приступ был вовсе не у ее отца, а у Стэнли.
Со стоном она схватилась за стеклянную ручку двери и повернула ее. Но дверь не открывалась: она была заперта. В быстрой последовательности Пэтти Урис отметила про себя три обстоятельства: Стэнли никогда не принимал ванны так рано вечером, никогда не запирал дверь ванной, разве только тогда, когда ему надо было справить естественные надобности, и он ни разу не запирался от нее, Пэтти.
Неужели он удалился, мелькнула безумная мысль, чтобы она не видела, что у него приступ.
Пэтти облизнула пересохшие губы, получился звук, как у кулика. И снова окликнула мужа. Ответа не последовало, лишь монотонный звук падающих капель. Она посмотрела вниз и заметила, что до сих пор держит банку пива. Пэтти уставилась на нее так, будто никогда прежде не видела банок пива… И впрямь, похоже, она не видела, во всяком случае, такую; едва только Пэтти моргнула глазами, банка превратилась в микротелефонную трубку, черную и грозную, как змея.
— Чем могу служить, мадам? У вас какие-то проблемы? — прошипела трубка.
Пэтти отшвырнула ее и отступила в сторону, потирая руку, которой только что держала трубку. Она оглянулась по сторонам и увидела, что вновь очутилась в гостиной, где стоял телевизор. Пэтти охватила паника, она тихо подкралась, точно вор. Впоследствии Пэтти вспомнила, что бросила пивную банку у двери ванной и стремительно сбежала по лестнице, смутно думая: «Все это какое-то недоразумение, потом мы будем над этим смеяться. Он, вероятно, наполнил ванну водой, потом вспомнил, что забыл сигареты, и, не раздеваясь, пошел за ними. Да, однажды Стэнли уже запирался в ванной, а поскольку замок заело и открыть его было хлопотно, он просто вылез в окошко ванной и спустился с наружной стороны дома, точно муха по стене. Конечно, конечно…»
