Дима усмехнулся, взял сигарету, затянулся.
— Кажется, тут нельзя курить, — нахмурилась Лика. — Сейчас будет скандал.
— Не будет. Это кафе моего… знакомого. А по поводу икон, неправедно приобретенных… Лика, а ты сейчас в музее реставрируешь образ Архангела Михаила, да? А ты знаешь, откуда в музее появился этот образ?
— Нет, — призналась Лика. — Но это музей. Тут же все принадлежит…
— Народу, ага, — перебил он и зло рассмеялся. — Поэтому все лежит в запасниках. Заметь, что богатства у нас так много, что даже не все успеваем учесть. Зато в храмах старинных икон ты найдешь мало. В основном — современная мазня, иной раз даже не соблюдающая канонов. Лика, ты сама говорила, что глаза у музейных икон пустые, больные, потому что им молиться надо, а они у нас — спрятаны от того самого народа! И ты думаешь, они все вот так к нам из экспедиций попадают? Нет, милая… Вот та икона с выцарапанными глазами — это, например, нам на реставрацию мужик из Сербии привез. Он ее из храма, разрушенного албанцами, «спас», проще говоря — украл он ее! И назад возвращать не собирается! Продаст потом тому же самому коллекционеру, антиквару, и — все дела! Да и сама музейная коллекция — присмотрись внимательнее, откуда там все это? Или ты не знаешь, что она создавалась в те самые первые годы советской власти, когда эти иконы, ковчеги-мощевики, кресты наперсные, кресты-мощевики… Лика, милая, как ты думаешь, откуда это все?
Она молчала. Она не знала, что ему ответить. По сути он был прав. Лика и сама часто думала, что в том, что икона находится в музее, есть что-то неправильное, нечестное, но разве там, у антиквара, который превращает это в бизнес, — не хуже?
— Дорогая моя Лика, я тебе сейчас процитирую совсем не собственную мысль, а ты подумай над этими словами, ладно?
Он наклонился к ней совсем близко и, глядя в глаза, сказал, четко проговаривая каждое слово:
— «Помещение и удержание иконы в музее — это кощунственное деяние, когда у священного отнимается его сакральный статус. И более того — здесь священное уничтожается и унижается под предлогом того, что в музее ему будет лучше — уютнее и теплее». Это не мои слова, Лика. Поверь мне, нет особенной разницы между тем же музеем и коллекцией антиквара. Впрочем, я бы сказал, есть. У антиквара условия содержания икон лучше, чем в нашем хранилище. Так что — думай, Лика. Пока время есть…
— Сколько? — спросила Лика.
— Неделю, — развел он руками. — Он собирается сделать свой музей. Так что — не такой он плохой, как видишь. Не лишен благородства.
«Если б был не лишен, отдал бы в храмы эти иконы», — усмехнулась она про себя.
— Хорошо, я подумаю, — кивнула тихо.
«Может быть, Дима действительно — прав. „Священное уничтожается и унижается“. Я ведь и сама это чувствую. Так — в самом деле, какая разница, где это происходит?»
Краски вечера потускнели. Словно кто-то их смазал. Осталась только горечь — странная такая, как будто тебя обманули. А еще она первый раз посмотрела на Диму без симпатии. Как-то он сейчас стал ей неприятен. Она даже заметила, что, когда он улыбается, у него один уголок губ поднимается вверх, а второй опускается вниз и улыбка получается пренебрежительная. «Странное место, тут все кажется хуже, как будто невидимый художник наносит нарочно мазки, придающие нормальным человеческим лицам уродливые черты. Призванный разрушить красоту… Где я слышала эти слова? Откуда они? Призванный. Откуда? Из ада. Все просто. И Дима виноват лишь в том, что привел меня сюда. А у меня сейчас — какое лицо? Да в принципе — не в нем дело. Как бы до души этот мазила не дотронулся своей бездарной кистью…»
Но если в голову пришли такие мысли, значит, дотронулся.
Нет, она это опять придумывает. Она подняла глаза — Дима смотрел на нее, слегка улыбаясь. «Точно мысли мои подслушал», — пришло ей в голову. И повторила:
— За неделю я что-нибудь решу.
Он кивнул:
— Подумай… И… Знаешь, я так думаю, что о моем предложении лучше пока ни с кем не говорить. То есть — не обсуждать это, понимаешь?
— Вообще-то я и не собиралась, — сказала Лика и почувствовала себя совсем плохо. Еще и обидел ее непонятно за что… Что за тайны мадридского двора?
Дима понял, что она обижена, и постарался исправить положение:
— Лик, просто этот проект в стадии разработки, и пока еще…
— Дима, — холодно прервала она его. — Я все поняла. Поверь мне, я никому не скажу об этом… таинственном проекте. И давай больше не будем. Я обещаю, я подумаю. И… мне уже пора. Знаешь, время позднее, мама будет волноваться, так что — пока!
Она поднялась.
— Подожди, я провожу тебя…
— Не надо.
— Нет, я обещал.
«Да не надо мне исполнения обещаний!» — хотелось крикнуть ей. Но она посмотрела на него и развела руками — что с ним поделаешь, ему очень важно это обещание выполнить.
Лицо у Димы было несчастным, растерянным, обиженным. Лика ощутила вину — ну зачем она так, в самом деле? Он ведь прав, так и есть все. В конце концов — какая разница, где работать? Здесь, в музее — а откуда в музее иконы? И — ладно иконы, но ковчежцы-мощевики? Они — откуда? Хотя она почему-то все равно не могла сейчас представить себе, как это она, Лика, вдруг пойдет работать на крутолобого новорусского успешного антиквара — фу, нет, она даже вздрагивает, морщится от отвращения… При одной лишь мысли. Сколько бы он ей ни заплатил.
Но Димка тут точно ни при чем — он же хотел ей, Лике, помочь. Так что — зря она на него обиделась. Откуда ему было знать, что Лика так к этому предложению отнесется?
Они вышли на улицу — уже потемневшую, насупившуюся, как казалось Лике, переносившей по своей привычке собственные переживания на окружающее пространство, остановились у входа — Димка пытался отыскать перчатки, потом хлопнул по карманам — забыл…
— Подождешь меня? Я, кажется, их там оставил…
Он снова исчез в кафе — Лике ничего не оставалось, как остаться у входа, наблюдая за ним через стеклянную витрину-окно.
А раньше тут было маленькое, уютное кафе рядом с булочной, в которую ездили со всего города, потому что тут был самый свежий и вкусный хлеб, вспомнила она. И — еще тут продавали необыкновенной красоты торты… Один раз она видела огромный торт, украшенный бледно-желтыми розами, а посередине была маленькая фигурка балерины. Лика долго-долго стояла, затаив дыхание, потому что ей казалось — еще мгновение, и эта сказочная воздушная фигурка оживет. Ах, какое это было чудесное время — Лика даже помнила чудесный сдобный запах из своего детства — каждый раз, когда они с мамой ездили в детский театр или в цирк, она обязательно тащила маму сюда, чтобы — пройти мимо, втянуть в себя запах праздника, и — оставить в себе на подольше…
