Учитывая вышесказанное, у меня были все основания полагать, что мой рассказ вызовет не больше доверия, чем повесть злосчастного ревнивца-крестьянина, а посему я должен был взлететь над ситуацией и быть разумней.
Так как я предполагал, что мой дом посещают и творят здесь непотребности в мое отсутствие, одним из вариантов действий могла стать засада. То есть, сделав вид, что покидаю дом, я мог бы оставаться неподалеку и проследить, кто же именно является моим непрошенным гостем, положив конец как этим визитам, так и веселью организаторов. Но, по здравому размышлению, я эту мысль также отбросил за негодностью. Во-первых, я не мог знать ни часа, ни даже дня следующего посещения, что могло затянуть мое следопытное мероприятие до бесконечности. Во-вторых, этот человек мог, например, приходить сюда, лишь удостоверившись, что я нахожусь, скажем, в баре, а не под одним из кустов в окрестностях дома, что и вовсе делало мои потуги бесполезными. Ну и, наконец, я все же не был абсолютно уверен в правильности моих умозаключений и не хотел впустую терять время.
Оставался еще один, на мой взгляд, самый верный, способ прояснить ситуацию, наткнувшись на который в кладовых моей памяти, я просветлел. Чего могло быть проще! Я перебрал в уме знакомых мне чиновников в этом уголке мира и вспомнил об одном адвокате, жившем в паре сотен километров отсюда, с которым меня когда-то связывали совместные молодецкие походы по злачным местам да пара щекотливых делишек, весьма напоминающих юридические махинации, в которых этот человек проявил себя отважно и соответствуя ожиданиям, снискав себе тем самым почет и уважение среди посвященных и доказав свою полнейшую надежность и готовность прийти на помощь.
Я вознамерился написать ему с просьбой выяснить и сообщить мне имя владельца дома, в котором я имел счастье обитать, полагая, что такая мелочь не составит ему ни малейшего труда, даже если и не относится непосредственно к роду его деятельности. Мне же эта информация позволит без крика и шума разобраться в своем положении и понять суть затеянной кем-то игры, не потеряв лицо. Если же мои опасения напрасны и хозяйка – действительно та, за кого себя выдает, то у меня появится возможность узнать немного больше об этой таинственной даме, весьма заинтриговавшей меня с самого начала.
Но не дай Бог владельцем оказаться одному из жителей деревни, к примеру, кабачнику! Самое приятное, что он может для себя тогда ожидать, это быть утопленным в своем теплом перебродившем пиве!
Я написал краткое письмо, сдержанно поприветствовав старого знакомого и описав суть возникшей проблемы, ограничившись, впрочем, лишь самой необходимой информацией и не вдаваясь в утомительные подробности, которые относились более к душевному регистру, нежели к фактам, могущим быть переданными словами. Хозяйка-де, отбыв, не оставила ни координат, ни полного имени, посему возникшая необходимость улаживания некоторых формальностей вынуждает меня вновь прибегнуть к его дружеской помощи, которую я, разумеется, сторицей верну позже аналогичными услугами.
Запечатав конверт, я решил тотчас отнести его на почту, не оттягивая более ни на секунду миг разрешения загаданного мне ребуса. По дороге я намеревался также зайти в бар при гостинице за своим зонтом, по хмельной небрежности оставленный там мною накануне. К тому же, приближалось время обеда, а горячую пищу, которую, надо признать, хозяин бара и его подручные готовили очень неплохо, я предпочитал приевшимся мне за несколько дней копченостям, пусть и довольно недурным. Пара кружек сидра, безусловно, оживят очередной дождливый день, а возможные новые знакомые, которых можно встретить в баре, привнесут новые впечатления.
Ранняя осень 457 г.
Теодорих, натужно кряхтя и презирая весь мир за выпавшую ему долю, несвойственным ему неуклюжим прыжком покинул седло и, впервые в жизни забыв похлопать едва не загнанного коня по лоснящемуся от пота крупу, тяжело опустился на землю, равнодушно констатируя, что и в этот раз матушка-смерть промахнулась, вновь отсрочив миг его триумфального вступления в сказочно-прекрасные и изобилующие наслаждениями сады Валхаллы.
Особой радости или хотя бы бодрящего облегчения от того, что остался жив, он не чувствовал – слишком привычны были королю вестготов суровые неизбежные битвы, подобные сегодняшней, и растрачивать последние крупицы положительных эмоций на такие пустяки, как возможность дышать еще некоторое время, было бы просто-напросто глупо, ибо Теодорих был умен и ясно сознавал, что рано или поздно пропустит-таки удар тяжелого, пахнущего свободой и горем чужого меча или увесистого бола и рухнет на залитую кровью землю, придавленный склизкой тушей хрипящей лошади.
Хотя сегодняшний бой, в принципе, практически ничем не отличался от всех тех, что предшествовали ему в течение последних двух с половиной месяцев – военное, равно как и политическое чутье Теодориха подсказывали ему, что баталии последних дней носили чисто формальный характер и свевы со дня на день признают свое поражение, что было хотя и желанно, но в некоторой мере неожиданно, ибо, по подсчетам Теодориха, сил у враждебного ему племени было еще достаточно.
Да… Чутье… Именно благодаря ему снискал себе король Тулузского царства почтение среди друзей и врагов, будучи как искусным стратегом, так и тонким дипломатом, если можно так выразиться… Даже римляне, отличающиеся непомерным гонором и непреходящим презрением к "северным силам", оценили эти его качества по достоинству, свидетельством чему четыре с четвертью месяца назад стал приказ тамошнего императора об освобождении его из чертога Castra Augusta, где он провел несколько недель, будучи пленен в бою на два фронта и готовясь к мучительно-позорной смерти, которой римляне неизменно подвергали правителей германских племен и их приближенных, ежели таковые не были с ними в так называемом союзе, на деле являющимся обслуживанием Рима на отдаленных территориях. Но Авит, новоиспеченный кесарь, сделал для него, Теодориха Второго, не имеющее прецедента исключение, вызвавшее невообразимое изумление и смятение упоенно празднующих его поимку римских войск во главе с их предводителями. Да, Авит несказанно удивил своих полководцев, но не самого Теодориха, которому замысел римского императора был очевиден – лишь под предводительством нынешнего короля тулузского царства могли на сегодняшний день вестготы одолеть герулов, вандалов и сломить сопротивление свевов, бесчинствующих на юго-восточных территориях. Эти кампании, впрочем, призваны были лишь существенно ослабить военную мощь самих готов, тем самым избавив римлян от излишней траты сил при последующем разгроме будущих победителей. И тогда уже ни Теодориху, ни кому-либо другому не избежать уготованной римской властью участи. И тот факт, что сам Авит был провозглашен императором не без поддержки Теодориха, на плечах которого въехал на сей пост бывший теперь уже префект Галлии, не играл абсолютно никакой роли. Пожалуй, убитый недавно кесарь Петроний Максим был более удобен для вестготов… Тьфу ты, голова идет кругом от все этой нелепицы! Отчего ж нельзя просто жить по-человечески?
