Левая ее ладонь, мягкая и горячая, шаловливо скользит по моей груди, продвигаясь все ниже и ниже. И вот уже пальчики на вздувшемся бугорке трусиков. Находит девушка то, что хочет, и сильно надавливает, а потом с тем, что нашла, начинает играть через трусики. Сексуальное влечение становится невыносимым. Я со стоном выдыхаю и говорю тихо-тихо, целуя легонько девушку в глаза:
– Что ты со мной делаешь?.. Я же – живой!..
Девушка только улыбается и ничего не говорит. А потом, того хуже, начинает поднимать вверх, то одну, то другую ногу, показывая, до чего они стройны. В самом деле, ножки замечательные: не лытки с сухожилиями, как у некоторых, а с крепкими и упругими мышцами, играющими при каждом движении.
Красавица продолжает сексуальные телодвижения. Вот, отвернувшись, выпятив в мою сторону ягодицы, оказавшись на боку, стала демонстрировать и эту часть прелестей – небольшую, но такую аппетитную. Подол платьица задрался, и показались крохотные оранжевые с белыми полосками трусики, впившиеся своими краями в полушария.
Я застонал:
– Изнемогаю… Какое испытание…
Девушка резко повернулась и горячо задышала в мое ухо.
– Возьми меня!.. Скорее, ну!.. Так хочу!
А мимо проходят какие-то люди, бросают в нашу сторону взгляды, не произнося ни слова, лишь понимающе улыбаясь, проходят.
Я резко отстранился.
– Что ты говоришь?!
– Не хочешь, да? – заглядывая мне в глаза, обидчиво (так мне показалось) спросила она.
– Ну, что ты! Как можно тебя не хотеть?! Из последних сил держусь…
– Зачем?..
– Странный вопрос… Затем, чтобы не обвинили в совращении малолетки.
Девушка обиженно отвернулась.
– Я – не малолетка!
– А кто же?
– Девушка… Мне три дня назад исполнилось восемнадцать… И сама распоряжаюсь своей судьбой.
Я продолжаю возражать:
– Пусть так, но все равно… У нас такая большая разница в возрасте.
– Причем тут возраст!? – воскликнула девушка, и в краешках глаз появились слезы.
– Притом! – по-стариковски назидательно сказал я. – Уж больно неравные отношения.
– А если я люблю?..
– Кого?!
– Вас! – выкрикнула девушка и отвернулась. Всхлипывая, продолжила вопросом. – Помните, ваш день рождения?
– Слава Богу, на склероз не жалуюсь, – иронично ответил я.
– Так вот… Вы получили странную поздравительную открытку?
– Да… Была одна… Без подписи… По подчерку определил: женской рукой подписана… Это было страстное признание в любви… Подумал, что кто-то разыгрывает.
– Это – моя открытка.
– Да?.. Ну… Даже не знаю, что сказать… Если это правда, то я, как порядочный человек, обязан жениться, но…
– Что вам мешает?
– Повторяю, девушка, еще раз: это будет слишком неравный брак… Не хочу портить тебе молодую жизнь… Ты найдешь еще себе парня и будешь счастлива.
– А я хочу быть с вами… Только с вами… И буду счастлива… Так, как ни с кем больше.
– Ты преувеличиваешь… Максимализм молодости… Пройдет…
– Никогда-никогда не пройдет! – девушка зарыдала.
Взяв девушку за плечи, потянул на себя. Она не сопротивлялась. Наоборот, впивалась в меня, крепко-крепко придавливая свой лобок к моему лобку. Я стал целовать в глаза, осушая девичьи слезы. Она выгнула спину, и по молодому телу пробежали судороги. Руки девушки ухватились за мои трусы и…
…Противно завыла сирена: это – сработала чья-то автосигнализация, вой проникал в квартиру через форточку. Проклиная всё и вся, отодрал голову от подушки, посмотрел в окно. Между штор крался узкий ранний лучик солнца. Подумал: не больше шести.
– Гады, – проворчал я, и голова вновь упала на подушку. – На самом интересном!..
Попытался вновь уснуть и увидеть продолжение. Но, увы… Хорошего – помаленьку.
Долго лежал, плотно закрыв глаза, а в голове вертелось одно и тот же: «Если вижу такие сны, то жизнь моя продолжается и у нее все еще есть будущее…»
…Руководитель, исподлобья глядя в мою сторону, цедит:
– Назначаю (так и быть) главным редактором газеты…
Я встаю, обидчиво произношу тираду. Руководитель не слышит. Ну, ясно: гнев мой лишь в мыслях. Это странно. Боязно вслух произнести? Прежде ничего подобного за собой не замечал. Лупил любому правду-матку только так.
Паузу прерывает руководитель. Он бросает в свойственной ему манере:
– Приступай!..
Я выхожу. Спускаюсь по широкой мраморной лестнице со второго этажа на первый, поворачиваю направо и иду в глубь длинного коридора. Иду и думаю ворчливо: «А когда-то, в прежнюю мою бытность, редакция располагалась на третьем этаже».
Редакция сейчас занимает две смежных комнаты. Вновь мысль: «А тогда имели пять комнат».
Вхожу. Никто даже головы не повернул в мою сторону. Одни – гоняют чаи, другие – в шашки играют, третьи – вяжут носки.
– Привет, коллеги! – хочу выглядеть этаким бодрячком, будто мне всё нипочем, даже море по колено. – Плохо встречаете главного редактора. Что так? Откуда холодок и такое равнодушие?
Вера Сарварова откладывает в сторону недовязанный носок, протыкает иглой клубок ниток, еще ниже спускает на лоб черный платок.
– А, это ты… Что надо? Хочешь, научу вязке носок?
Смотрю и с трудом узнаю. Думаю: «Тогда была интереснее. Не красавица, а все же… Постарела, сильно постарела. Ну и я ведь за прошедшие годы не помолодел».
Я со злостью отвечаю:
– Пришел сюда, чтобы вас отучить от вязки носок, а не наоборот.
– Кто ты такой, чтоб отучать? – Вера хмурится.
– Не надо прикидываться: все и всё уже знают.
– Да? Я, представь себе, ничего не знаю.
– Ты?! – восклицаю я. – Первая сплетница и не знаешь?
– Обижаешь, – смиренно говорит Вера и крестится.
Думаю: «Странная какая. Прежде бы такие истерики закатила, а тут…»
– Я, – стараюсь говорить с апломбом, чтобы слова звучали весомее, – новый главный редактор.
– Новый, но со старыми дырами, – замечает Вера и хмыкает.
Там, в дальнем углу комнаты, один из играющих в шашки Владимир Попов прыскает: это его естественная реакция на женский афоризм.
Я спрашиваю:
– Где ответственный секретарь?
Кто-то из гоняющих чаи кивает в сторону соседней комнаты. Иду туда. Вижу, что Гоша Чуев, уронив плешивую голову на столешницу, храпит напропалую. От храпа на затылке, топорщась, вздрагивает единственный хохолок. Я трясу его за плечи.
– Пора просыпаться. Настало время браться за работу.
Чуев трясет головой, фыркает (видимо, сон прогоняет), отрывается от столешницы, смотрит на меня. И ворчит:
– Нет от тебя покоя. Угомонишься когда-нибудь или нет?
В ответ цитирую Блока:
– И вечный бой! Покой нам только снится.
Гоша соглашается.
– Он, то есть покой, мне и снился сейчас, а тут ты… Принес же черт!
– Не вспоминай черта всуе, – говорю я. – А пришел, чтобы расшевелить ваше болото и возродить вновь газету.
Чуев скептически смотрит на меня и замечает:
– Сидел бы на печке, старый гриб, и не вонял тут.
Я взбеленился.
– На кого хвост топорщишь? На главного редактора, да? Ну, я тебе покажу!
– Не страшно… Не прежние времена.
– Разболтались без меня! Я научу всех, как свободу любить! – восклицаю и просыпаюсь.
Просыпаюсь оттого, что этажом выше, надо мной кто-то стучит по полу сапожищами.
Чуть-чуть жаль, что сон оборвался на самом интересном месте. Лежу, смотрю в темноту раннего утра и спрашиваю себя: «Что сие означает? Ведь не первый раз вижу нечто подобное. Думаю об этом? Неправда: все в давнем прошлом. И уж тем более не смею мечтать вновь занять кресло главного редактора».
Некое присутственное место. Одни – сидят, другие, притулившись к стенке, – стоят, скучающе глядя по сторонам. Напротив меня, под потолком (повыше – надежнее, а то ведь стибрят) – экран телевизора. Заставка информационной программы и потом ведущая с печальной миной на лице начинает вещать: «Увы, но блок новостей вынуждена начать с трагедии, о которой нам стало известно только что…»
Я хмыкаю и громко, чтобы непременно все слышали, выкладываю свой комментарий:
– То же мне новость… Первая, что ли, трагедия?! Они следуют одна за другой и каждая траурнее предыдущей, – люди заозирались, найдя источник крамолы, то есть меня, с недоумением стали всматриваться. Поощряемый вниманием публики, с еще большим жаром продолжаю ораторствовать. – Пора нам трезво взглянуть на политическую ситуацию в России и признать: у нас – безвластие. В экономике – стабилизация (подобное положение когда-то назвали более точно – застоем). В политике – словоблудие, безудержное восхваление одного лица и одной партии (это мы уже проходили и не раз). Я спрашиваю: за что возносят хвалу? За построение «вертикали»? Да, этот проект успешен, единственный, кстати, однако, – того больше возвышаю голос, – власть чиновника стала еще коррумпированнее, и мы достойно заняли по этому показателю сто двадцатое место в мире.
