Девушка дернулась и упала на колени перед Соболевым. И за секунду до того, как толстяк сообразил и дернул Наташу на себя, она произнесла:
– Он все еще в доме.
Вчера отчим опять избил его. Третий раз за эту неделю. Ссадины и синяки не успевали сходить с лица. Юрка забыл, когда последний раз был в школе. Он забыл о школе, и о нем забыли все. Только отчим считал своим священным долгом учить пасынка уму-разуму. Юрка дергался при каждом шорохе. Сегодня он ждал его. Ждал ублюдка, чтобы поквитаться.
Юра часто вспоминал отца. Он бы со своим сыном так не поступил. Юрка вспомнил, как они ходили с папой в музей. Почти каждые выходные они ходили на новинки кино. Как было здорово, пока какая-то пьяная мразь на дорогом автомобиле не сбила папу. Юре иногда казалось, что убийцей был его отчим. Может, потому, что за год с небольшим он не стал считать нового папу не кем иным, как пьяной мразью.
Папа любил его. Юра вытер слезы и шмыгнул носом. Очень любил, а какая-то паскуда взяла и оборвала его жизнь… Юра напрягся. Щелкнул замок, и входная дверь открылась. Юра нырнул под письменный стол и вылез оттуда со свертком. Он уже слышал шаги по направлению к своей комнате. Юра забеспокоился, что не успеет, и начал быстро разворачивать серую мешковину. Ему нужно успеть, до того как отчим войдет, до того как скажет хоть слово. Иначе все зря.
– Не трогай его.
Голос матери заставил Юру усомниться в правильности выбранного пути. Несмотря на то что она отвернулась от него за последний год, он любил ее. Любил и жалел.
– Тимурчик, ты его не тронешь?
– Нет, – твердо сказал мужчина. – Я просто научу его уважать старших.
– Ты не сделаешь ему больно?
– Она хотя бы пытается… – прошептал Юра и с надеждой посмотрел на монитор.
– Мы же говорили с тобой об этом.
Юра дернулся от неприятного электронного голоса. Человек в окошке «Скайпа» возмущенно взмахнул руками. Юра кивнул.
– Я знаю.
– Она притворяется. Она всегда притворялась. Только отец. Помнишь? Только твой отец по-настоящему любил тебя.
– Я знаю, – повторил Юра.
– Ну, раз знаешь, значит, сделай, что задумал.
Юра повернулся к двери в тот момент, когда она с грохотом ударилась о стену. Отчим с искаженным яростью лицом ворвался в спальню пасынка.
– Что, ублюдок, опять дрочишь?!
Юра дернулся, и мешковина, лежавшая у него на коленях, упала к ногам. Тимур замер, потом улыбнулся и спросил:
– Что это ты задумал, ублюдок?
– Сделай это, – прошептал электронный голос за спиной мальчишки.
Юра посмотрел на обрез с потрескавшимся цевьем на коленях, потом поднял мокрые от слез глаза на мужчину.
– Меня очень любил папа, – сказал он.
– Я рад за тебя, – с издевкой произнес Тимур. Он едва сдержался, чтобы не добавить свое любимое «ублюдок». Все-таки обрез был своего рода приглашением к конструктивному диалогу. Без повышения голоса и рукоприкладства. Только Юра теперь не хотел разговаривать. Теперь уже поздно. Он все решил. Они все решили.
– Папа любил меня, – подросток начал поднимать обрез.
– Давай, – шептал за спиной голос, искаженный рваными динамиками монитора. – Давай. Твой отец ждет от тебя мужского поступка.
Два ствола смотрели на отчима, который плохо соображал, что происходит, но все равно стоял смирно.
– Папа бы никогда этого не допустил.
Через мгновение стволы переместились к голове Юры, вошли в рот, больно оцарапав небо. И подросток, не раздумывая, нажал на спусковой крючок.
Собеседник в «Скайпе» отключился.
* * *
Александр Истомин узнал о первом самоубийстве из «Вестей». «Девятилетняя девочка повесилась в коровнике», – сухо вещал корреспондент. Сыну Истомина было четырнадцать. Представив на минутку, что и его ребенок может устать от жизни в четырнадцать лет, Саше стало плохо. Он прислушался. Возможно, он ослышался, и девочке на самом деле девятнадцать, но журналист повторил возраст. Девочка повесилась в девять! Неразделенная любовь? Откуда? Проблемы в школе? Какие? Какие, к черту, могут быть проблемы?! Что они из себя представляют такое, что ребенок бежит не к родителям, не к учителям, а в коровник, чтобы повеситься. Саша понимал, что с развалом страны, в которой семья была ячейкой общества, ячейки эти стали никому не нужны. Ячейки начали разлагаться. Представители ювенальной юстиции посещали семью не для того, чтобы помочь, а для того, чтобы забрать ребенка. Возможно, причина в этом. В семье беда – родители пьют. Ювенальщики пришли и пригрозили забрать девочку, а она (какие бы родители ни были – они ее) решила напугать всех. Напугала. До усрачки. Только вопрос: кого? Родители пьют – теперь есть повод. Компетентные органы развели руками и пошли в другую ячейку. Единственные, кто задумается, это такие, как Истомин. Те, у кого все хорошо и кто не хотел бы в один прекрасный день вынуть из петли остывший труп своего ребенка. «А ведь даже здесь можно было спасти дитя, – удручающе подумал Саша. – Смерть не может быть выходом. Если бы общество вовремя спохватилось… Но так было там, в прошлом». Истомин считал, что в этой смерти непосредственная вина школы. Учителя плевать хотели на своих подопечных, как только те выходили со школьного двора.
Истомин вошел в комнату сына. Сережа сидел за компьютером, строил ферму. Сашу радовало, что его ребенок не играет в стрелялки с кровищей, а разводит животных, выращивает растения. Пусть это тоже был виртуальный мир, но без крови и убийств. Истомин, конечно, прикладывал кое-какие усилия для этого. Раз в неделю заходил к сыну и перебирал диски с «игрушками» в попытке пресечь появление коробки с надписью 18+. Но с появлением в доме Интернета миссия Истомина приняла бессмысленный вид. Вот там-то вся эта зараза и сидела. Убийства, секс и извращения наводняли виртуальные сети. Трудно уследить. Однажды Истомин набрел на такую вещь, способную, как он думал, помочь ему сдержать поток помоев из Сети. Программа называлась «Санитар». В нее входила защита от сайтов с не предназначенной для детей информацией. Но только установить ее он так и не успел. Нераспечатанная коробка все еще стояла на полке между книгами «Мифы и легенды Древней Греции» и «Крабат, или Легенды старой мельницы» над монитором.
– Как дела, сынок? Как ферма?
– Да что-то не найду, как продать гусей. Вчера вроде бы продал…
– А ну-ка, давай попробуем. – Саша взялся за мышь и пощелкал по разделам сначала в верхнем правом углу, потом в верхнем левом. Магазин он нашел в нижнем правом. Ребенок засиял.
– А я и сюда нажимал, – восторженно произнес Сережа. – Спасибо, папа. Если бы не ты…
– Сынок, я хотел с тобой поговорить. – Истомин сел в кресло у стола.
– О чем? – спросил Сережа, но так и не оторвался от компьютера.
– Сережа, сынок. Можешь мне пообещать кое-что?
– Да, папа. – Продажа гусей занимала ребенка больше, чем разговор с отцом.
– Если когда-нибудь тебе покажется, что выхода нет…
Мальчик повернулся к отцу. Либо гуси были проданы, либо Саше вдруг удалось привлечь внимание сына. И тут вдруг до Истомина дошло, что он разговаривает с ребенком как со взрослым.
– Сынок, в жизни нет таких ситуаций, из которых нет выхода. Понимаешь?
Сережа кивнул.
– Все можно решить либо самому, либо с помощью близких.
– Папа, я это понял. Что пообещать-то надо? – Все-таки продажа виртуального хозяйства занимала мальчика куда как больше.
– Пообещай, что не будешь держать все в себе и расскажешь мне.
– Пап, о чем?
Черт! Он не понял? Или делает вид, что не понял?
– Да хоть о чем!
– Даже о том, как я подрался?
– Особенно о том, как ты подрался.
* * *
– По предварительным данным, 18 февраля на Южном бульваре в Ленинском районе Челябинска, желая покончить жизнь самоубийством, шестнадцатилетняя девушка спрыгнула с крыши пятиэтажного дома. Девушка скончалась на месте происшествия. Возможной причиной самоубийства явилась неустроенность в личной жизни, – бубнил диктор.
Какая, к херам, неустроенность? Единственное, что должно волновать ребенка в этом возрасте, – это куда пойти после школы. По крайней мере, так было у Саши.
– В настоящее время устанавливаются все обстоятельства произошедшего, – продолжил корреспондент. – По результатам проверки будет принято процессуальное решение.
Истомин подошел и выключил телевизор. Он знал, что причина уже найдена. Неустроенность в личной жизни. Интересно, а в случае той, девятилетней, они тоже говорили о неустроенности? Саша прекрасно понимал, что настоящих причин искать никто не будет. Умерла так умерла. Все спишут на неустойчивую психику подросткового возраста. Если они явные убийства расследовать не хотят, что говорить о мнимых самоубийствах. Почему мнимых? Он не верил, что ребенок сам спрыгнул с крыши, сам затянул на шее шарфик. То есть, конечно же, все это подростки делали сами, но кто-то их толкал на такой шаг. Неустроенность в личной жизни? Тьфу, бред!
