как тот бросился вниз.
После слов Фишера о том, какую смерть выбрал для себя чеченец, я начал подумывать о том, чтобы тоже сброситься вниз, дабы не дожидаться своей очереди на эвтаназию. Но от этих мыслей меня отвлек один из врачей, который попросил меня поучаствовать в освобождении помещений лагеря от тел и в их заселении очередной порцией того, что еще оставалось от человечества.
Как позже выяснилось, живых уже было гораздо меньше, чем мертвых. Некоторые последовали примеру Асхаба, а были еще и те, кто имел при себе огнестрельное оружие и кто тоже решил не дожидаться своей очереди на безболезненный уход от нембутала и покинули этот мир гораздо раньше. Только сейчас до меня наконец дошло, что выстрелы, которые я слышал ранее, оказывается звучали не у меня в голове. Они доносились с территории лагеря, вокруг него и с высокогорных склонов, куда взбирались некоторые одиночки, чтобы пустить себе пулю вдали ото всех и избавить последние горстки живых от перетаскивания их бездыханных тел в общую кучу.
Таскал тела я еще долго. Очень долго. Помню как сначала закончились дети, потом старики, после чего настал черед женщин. А я все таскал и таскал тела только что убиенных с такими же немногочисленными, безучастными ко всему происходящему.
Дышать становилось все труднее, вдобавок появилось предчувствие, что страшный конец стал ближе, он стал как будто осязаемым.
Врачи как будто тоже почувствовали ЭТО, ибо они начали все делать гораздо быстрее, чем минутами ранее, а также начали поторапливать всех оставшихся на этой некогда прекрасной планете, которая впоследствии превратилась в один большой могильник с горсткой живых на борту, которым тоже не так долго осталось топтать землю и совсем скоро они тоже удобрят её своими костями.
Для меня всё закончилось тогда, когда тот же врач, который не так давно просил меня о помощи, сначала окликнул меня, а затем поманил рукой.
"Вот и всё", – отметил я про себя и долго не решался сделать шаг в сторону одной из немногочисленных построек лагеря, но в итоге все-таки поплелся нехотя вслед за всё еще манящей рукой человека в некогда белом халате.
Хотел ли я умирать, спросите вы? Нет, я не хотел умирать. Я даже не собирался покидать этот мир, но другого выхода попросту не было. Либо относительно безболезненная смерть здесь наверху, либо долгая и мучительная чуть позже. А больше выбирать не из чего.
Когда я зашел в одну из комнат, куда меня провел врач (позже я узнал от него-же, что он остался один из той горстки врачей, которые ехали с нами в колонне), я заметил какое-то оборудование, множество проводов и еще какие-то штуки, которые отдаленно напомнили мне держатели для электродов от сварочного аппарата.
В другом конце комнаты и в сгущающихся сумерках мне удалось разглядеть с десяток тел, которые были умерщвлены с помощью переменного электрического тока высокого напряжения. Та же участь ждала и меня.
Я не стал беспокоить врача расспросами о том, почему мне выпала именно такая участь, потому что я и сам догадывался, что запасы сильнодействующих препаратов были изначально ограничены и на всех ехавших в колонне людей их бы все равно не хватило. Да и какая уже к черту разница!
Врач уже нацепил мне на голову обруч и проделывал завершающие манипуляции с моей правой лодыжкой, как мне вдруг стало очень страшно. Я как будто только сейчас осознал, что это всё вовсе не сон. Это всё наяву и уже совсем скоро меня не станет. В связи с чем биение моего сердца значительно участилось. А еще я начал чаще вдыхать спертый воздух, хотя где-то в глубине души и осознавал, что перед смертью не надышишься, однако я ничего не мог с этим поделать.
А врач тем временем уже закончил все приготовления и уже собирался покинуть комнату, за пределами которой находился рубильник, как он внезапно обернулся и без какой-либо иронии в голосе сухо проронил: "увидимся". Затем он вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь.
"Вот и всё", – опять промелькнуло у меня в голове, а уже спустя мгновение мое тело прошили миллионы иголок.
Эпилог.
Человек в грязном белом халате сидел за столом и под неровное мерцание керосиновой лампы писал на не менее грязном листке бумаги письмо своей мертвой жене и двум дочкам. Зачем он его писал, он и сам не знал, хотя и понимал, что ни одно письмо не может быть доставлено и не только потому, что все возможные адресаты уже мертвы, но и потому, что доставлять письма попросту некому. Даже если там внизу кто-то еще и остался, то ему, умирающему долгой и мучительной смертью, сейчас точно нет никакого дела до доставки какой то там корреспонденции.
Дописав письмо, врач вытащил из кармана халата пакетик с порошком, который он сохранил для себя и, растворив его в стакане с остатками воды, залпом его осушил. Затем он прилег на кровать и скрестив руки на груди, начал медленно закрывать глаза…
