Глеб, предчувствуя, что ответ ему наврядле понравится.
– А-а, – махнул рукой водитель, – тот ещё тип. Как бы местный предприниматель, неофициальный мэр Северотожска, ну а по факту чистый бандюган. Занимается тёмными делишками. Короче, держись от него подальше, а будет нарываться, скажи Петровичу. Он бывший военный, ему сам чёрт не брат, понимаешь?
3.
Машина несколько раз подпрыгнула на молчаливом железнодорожном переезде. Они переехали поржавевшие рельсы железной дороги, которые исчезали в зарослях пожелтевшей травы.
Вдали наконец показались стоящие в ряд серые пятиэтажные муравейники. Слева от дороги приближался четырёхметровый белый бетонный серп и молот. На обшарпанном, растрескавшемся монументе советской эпохи красными жирными буквами была выведена надпись «Welcome to Hell». Выше неё красовалась небрежно нарисованная пентаграмма.
Глеб на минуту задумался, почему все вымирающие поселения покрываются подобными граффити? Это признак упадка или мракобесия? А может это знак того, что Бог уже покинул эти гиблые места?
За символом рабочих и крестьян стоял покосившийся дорожный знак с блеклым названием «Северотожск». Когда они въехали в город, дождь лил как из ведра, словно хотел успеть вымыть его дочиста перед приездом журналиста. Многочисленные ямы на асфальте заставили продуктовый грузовик лихо подскакивать. Иванович пощадил подвеску и сбавил скорость.
На захламленных улицах было пусто. Из транспорта здесь имелись только искорёженные образцы советского автопрома. Дома тёмными глазницами тоскливо посматривали на проезжающую машину. Город явно пережил какую-то драму, но не мог о ней пока рассказать.
Они проехали мимо бывшего хозяйственного магазина, закрытой парикмахерской, разбитой уличной витрины городской аптеки № 2, а затем свернули на главную улицу. На перекрёстке стоял потухший светофор с разбитыми стеклянными глазницами.
– Никитишну попрошу, чтоб она тебя на квартиру на неделю взяла. Ей копейка лишняя не помешает… – сказал водитель и выехал на просторную площадь.
В центре, на постаменте возвышался памятник Ленину с отломанной правой рукой, вокруг него была выложена плитка, заросшая травой. Перед городской площадью стояло двухэтажное кирпичное здание администрации с заколоченными окнами, справа – кинотеатр «Родина» с облезлой штукатуркой и сгнившей провалившейся крышей, а слева находился универсам «Советский», который выглядел также удручающе.
Под обширным металлическим козырьком магазина продуктовую машину ожидало небольшая толпа людей. Иванович развернулся, осторожно подъехал к крытому ржавыми металлическими листами навесу, остановился, бодро выскочил из машины и громко хлопнул дверью.
– А ну налетай, покупай, разбирай!
– Иваныч, а опиум для народа привёз? – просипел из толпы какой-то небритый мужчина в тёмном пальто и кепке.
– А как же без него, конечно…
– А из мясного что? – спросила полная женщина в клетчатом плаще.
– Колбаса копченая, тушёнка, ножки Буша, рыба мороженная…
– Рыба это не мясо!
– А табак привёз?
– Доставлен Петрович, как положено!
Водитель открыл задние двери и заскочил внутрь фургона. Толпа выстроилась в очередь. Через полчаса большинство горожан разошлось с располневшими сумками, и у машины осталось всего несколько человек.
– Никитишна!
– Ась?
– На неделю корреспондента пустишь к себе?
– Отчего ж не пустить, пущу!
Глеб отсчитал несколько сотен рублей и положил их на переднюю пластмассовую панель, затем взял свой плотно набитый камуфлированный рюкзак, открыл дверь и вышел из машины. Перескакивая через лужи и шлёпая по чавкающей грязи Сиренин добрался до навеса.
– Здравствуйте! – поприветствовал он пожилую женщину в платочке в красный горошек, с которой только что разговаривал Иванович – это я журналист.
– Ну добро пожаловать, – радушно ответила Никитична, – А как звать?
– Глеб.
– Хорошее, хлебное имя…
– А из какой газеты будете? – поинтересовался, стоявший за ней старичок в роговых очках.
– Из журнала «Страж Севера», – ответил Глеб и закинул рюкзак за плечи.
– Никогда не слышал, – пробормотал старик.
Из края очереди вышел плотный пожилой мужчина в кожаной чёрной куртке. Он персонально поздоровался с Глебом, поприветствовав его крепким рукопожатием:
– Петрович. С приездом в Северотожск.
– Глеб Сиренин.
– Так зачем приехал-то в такую глухомань?
– Буду у вас записывать старинные сказки, легенды, тосты… – пошутил журналист.
– Значит, ты попал по адресу… – усмехнулся Петрович, – заходи на досуге. Никитишна скажет тебе мой адрес.
– Скажу, скажу, пошли родимый, – позвала женщина Глеба. Она уже затарилась и держала в руке авоську полную продуктов.
– Иванович, до встречи через неделю! – попрощался журналист.
– Лады! – ответил водитель и помахал рукой.
Сиренин по-джентельменски забрал у Никитичны авоську и они под холодным дождём направились в сторону тоскливой боковой улочки.
4.
Улицы быстро наполнялись водой, по дороге уже плавал мусор и Глеб жалел, что не захватил с собой резиновых сапог, как у Никитичны, которая шла прямо по грязи как танк. Холоднющие капли скатывались ему за воротник, ботинки промокли и неприятно чавкали при ходьбе. Глеб про себя стал вспоминать нехорошим словом редактора и всю его затею. Сидит небось сейчас в тёплом кабинете, потягивает свою трубку и посмеивается, вспоминая о нём.
Пожилая женщина всю дорогу причитала то на погоду, то на Иваныча, у которого с каждым рейсом дорожал сахар.
Наконец они дошли до серого панельного трёхэтажного дома с облупившимися оконными рамами и разбитыми стёклами. Но кое-где окна были целы, некоторые из них были забиты досками, а из прорези торчали ржавые жестяные дымящиеся трубы, напоминающие дизельпанковскую вселенную.
На белой табличке, которая висела на углу дома, видимо ещё с советских времен, было написано «ул. Калинина», а снизу белой краской дорисована цифра 11. Около первого подъезда была навалена гора дров из разных обломков мебели.
Сиренин вошёл вслед за Никитичной в разрисованный подъезд со сгнившей входной дверью. Глеб поморщился от кислого затхлого воздуха. Стены лестничных пролётов были окрашены в тёмно-зелёный казарменный цвет. Краска местами облетела, была исписана неприличными выражениями и непонятными знаками. Под ногами захрустела осыпавшаяся штукатурка, когда они поднимались по лестнице на второй этаж. Никитична принялась возиться с навесным замком, на двери болтался на одном гвоздике, покрытый зелёной коррозией бронзовый номерок «25».
Наконец они вошли в прихожую. В помещении было тепло, немного сыровато, пахло нафталином и кошачьими отходами. Пожилая женщина зажгла толстую свечу, стоящую в стеклянном стакане на трюмо.
– А что света нет у вас? – поинтересовался Глеб, снимая с плеч тяжёлый рюкзак.
– Да нету милок. Мы тут как до революции живём, – засмеялась Никитична.
– Но я видел линии электропередач вдоль дороги.
– Электричество отключили ещё в девяностых… Давай-давай сюда свои ботиночки, я их на буржуйку поставлю, в момент высохнут. Да и сам располагайся.
Как только Никитична унесла мокрые ботинки журналиста, из кухни показалась белая голова кошки, которая с любопытством смотрела на гостя.
– Привет, – слегка махнул ей рукой Глеб.
– Это Мурка. Иваныч несколько лет назад привёз котёнка с Намыра. Чтобы скучно старухе
