И вот что хотелось бы заметить еще: каждая история живет своей тайной жизнью, независимой от автора, и «Несущий смерть» — история о камерах и фотографиях — тоже. Примерно пять лет назад моя жена, Табита, заинтересовалась фотографией, поняла, что у нее получается, и занялась этим делом серьезно. Сам я фотографирую плохо (я один из тех, кому всегда удается что-нибудь отрезать объектам съемки, или сфотографировать их с открытым ртом, или… короче, вам все понятно), но уважаю тех, кому удаются хорошие снимки… а сам процесс просто завораживает меня.
Итак, моя жена приобрела камеру настолько простую, что фотографировать ею мог даже такой дундук, как ваш покорный слуга. Я не мог оторвать глаз от этого «Полароида». Конечно, я видел такие камеры и раньше, но как-то на них не обращал внимания, не присматривался к фотографиям. И чем больше я думал о снимках, тем более странным мне все казалось: в итоге-то на них фиксировались не просто образы, а мгновения… и в этом было что-то необычное.
Сюжет возник у меня внезапно, летним вечером 1987 года, хотя идея подсознательно зрела почти год. Но, думаю, хватит обо мне. Приятно было пообщаться, правда, это не означает, что я согласен отпустить вас по домам.
Думаю, сначала нам надо побывать на праздновании дня рождения в маленьком городке Касл-Рок.
15 сентября Кевину исполнилось пятнадцать лет, и он получил именно тот подарок, о котором мечтал: «Солнце».
Речь идет о Кевине Дэлевене, а «Солнце» — это «Солнце-660», полароидная камера: для начинающего фотографа она сделает все что угодно, разве только не нарежет сандвичи с копченой колбасой.
Разумеется, были и другие подарки: Мег, его сестра, подарила носки, которые связала сама, бабушка из Де-Мойна — десять долларов, а тетя Хильда прислала, как присылала всегда, узенький галстук-шнурок с уродливым зажимом. Первый такой галстук она прислала на трехлетие Кевина; таким образом, в ящике его бюро уже лежали (и ни разу не доставались) двенадцать галстуков с уродливыми зажимами. Теперь к ним прибавился тринадцатый. Хотя мальчик никогда не надел бы ни один, выбросить галстуки ему не разрешали.
Тетя Хильда жила в Портленде. Она не приезжала на день рождения ни к Кевину, ни к Мег, но могла приехать. Действительно могла, ведь от Портленда до Касл-Рока всего пятьдесят миль. А если б она приехала… и попросила Кевина показать один из подаренных ею галстуков (или Мег — один из шейных платков)? С другими родственниками удалось бы и отвертеться. Но с тетей Хильдой такой номер не проходил. От других родственников ее отличало по крайней мере два качества: она была Старая и Богатая.
И мать Кевина не сомневалась: когда-нибудь тетя Хильда ЧТО-ТО СДЕЛАЕТ для Кевина и Мег. Под ЧТО-ТО подразумевался пункт завещания, который станет известен после того, как старуха отдаст концы. И родители наивно полагали, что от детей не убудет, если они поберегут ужасные галстуки-шнурки и не менее ужасные шейные платки. Поэтому тринадцатому галстуку (с зажимом-дятлом) предстояло лечь рядом с остальными двенадцатью, а на следующий день Кевин собирался написать тете Хильде письмо и поблагодарить ее. Не потому, что на этом настояла бы его мать. И не потому, что он думал или надеялся найти упоминание о себе в завещании тети Хильды. Просто он был хорошо воспитанным мальчиком, без дурных привычек.
Кевин поблагодарил всех за подарки. Мать и отец не ограничились одной камерой, но «Полароид», конечно, был главным подарком, и они очень обрадовались, увидев, что сын действительно счастлив. Кевин не забыл поцеловать Мег и сказать, что будет надевать носки на все лыжные соревнования, но взгляд его то и дело возвращался к коробке с камерой и дополнительным кассетам, которые к ней прилагались.
Мальчик высидел за столом, пока ели мороженое и торт, на котором он задул все свечи, хотя ему не терпелось опробовать камеру. Что Кевин и сделал, почувствовав: пора.
Вот тут и начались неприятности. Он внимательно, насколько позволяло его нетерпение, прочитал буклет-инструкцию, затем зарядил камеру под настороженными взглядами всей семьи — по какой-то причине подарки очень часто ломаются. Все шумно выдохнули, даже ахнули, когда камера выплюнула картонный квадрат, который прикрывал кассету сверху, как и указывалось в инструкции.
У камеры были две маленькие лампочки, одна красная и одна зеленая, разделенные серебристым зигзагом молнии. Кевин зарядил камеру, и зажглась красная лампочка, на пару секунд. Вся семья с волнением наблюдала, когда же наконец красная лампочка погаснет и замигает зеленая.
— Готово, — объявил Кевин. — Почему бы вам не встать рядом?
— Я не люблю фотографироваться! — заверещала Мег; наигранно закрывая лицо руками, как удается только девочкам-подросткам да очень плохим актрисам.
— Перестань, Мег — одернул ее мистер Дэлевен.
— Не порть нам праздник, Мег, — поддержала мужа миссис Дэлевен.
Мег опустила руки (упиралась-то она больше для вида), и все трое встали у стола, почетное место на котором занимал недоеденный торт.
Кевин посмотрел в видоискатель.
— Придвинься к Мег, мама. — Он помахал левой рукой. — И ты, папа. — Он помахал правой.
— Вы меня забавите! — пожаловалась Мег. Кевин положил палец на кнопку, при нажатии на которую срабатывала камера, потом вспомнил фразу из инструкции, предупреждающую о том, что, дернувшись, можно легко отрезать головы тем, кто находится в кадре. «Отрезать головы, — подумал Кевин. — Забавно, однако». Но его губы не растянулись в улыбке. Напротив, по какой-то непонятной причине он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Пробежал и исчез. Кевин чуть поднял камеру. Вот так. Все в кадре. Отлично.
— Приготовились! Улыбнулись и сказали:
«Интеркос!»[2].
— Кевин! — возмущенно воскликнула мать.
Отец расхохотался, и Мег тоже.
Кевин нажал на кнопку.
Вспышка, питание на которую поступало от батарейки, залила комнату ослепительно белым светом.
«Теперь камера моя», — подумал Кевин. Казалось, это мгновение должно было вызвать счастье и радость. Но вместо этого именинник снова почувствовал пробежавший по спине холодок.
Камера то ли пискнула, то ли зажужжала, короче, издала характерный звук, которым сопровождается появление из ее чрева очередного снимка.
— Дай посмотреть! — закричала Мег.
— Не торопись, милая, — остановил дочку мистер Дэлевен. — Изображение проявляется не сразу.
Мег пристально смотрела на серую поверхность, еще не ставшую фотографией. Так женщины при гадании вглядываются в хрустальный шар.
