— Но это еще не значит, что он не переживал, — сказал я.
— Нет, — согласилась она, — не значит.
В тот же день я повидался с лечащим врачом Уилла Генри, человеком, который объявил о его смерти ночью 14 июня 2007 года. Он наблюдал Уилла все время, пока тот находился в приюте.
— Знаете, — сказал он с игривой искоркой в глазах, — он уверял, что родился в тысяча восемьсот семьдесят шестом году.
— Я слышал об этом, — сказал я. — Как, по-вашему, сколько лет ему было на самом деле?
— Трудно сказать. За девяносто, может, ближе к ста. И для своего возраста он был в прекрасной форме.
— Если не считать слабоумия.
— Ну, если вы живете достаточно долго, то слабоумие неизбежно.
— От чего он умер?
— От старости.
— Инфаркт? Инсульт?
— Скорее всего, одно из двух. Без вскрытия трудно определить. Но результаты его последнего обследования были просто замечательными.
— Вы когда-нибудь находили… Было ли какое-то проявление… Может, что-то странное с его… Скажите, вы когда-нибудь брали у него анализ крови?
— Конечно. Это была часть регулярных обследований.
— А вы когда-нибудь находили что-то… необычное?
Доктор вопросительно повел головой, и мне показалось, что он сдерживается, чтобы не улыбнуться.
— В чем, например?
Я кашлянул, прочищая горло. Высказанная вслух, эта мысль казалась еще более смехотворной.
— В своих дневниках Уилл Генри говорит, что в одиннадцать-двенадцать лет он был… э-э… инфицирован каким-то паразитом. Беспозвоночным, вроде солитера, только гораздо меньшего размера. И что этот паразит позволяет людям неестественно долго жить.
Доктор кивал. На долю секунды я ошибочно принял это за знак согласия, за признание того, что он слышал о таком симбиозном существе. И если эта часть фантастической истории жизни Уилла Генри была правдой, то что еще в ней могло быть правдой? Могла ли существовать такая наука, как монстрология, которую в конце XIX века практиковали люди вроде его опекуна, блестящего и загадочного Пеллинора Уортропа? Возможно ли, что в моих руках оказалась не фантастика, а мемуары о действительно экстраординарной жизни, растянувшейся больше чем на столетие? И главный вопрос, от которого я просыпался глубокими ночами с дрожью и в холодном поту и который потом долго не давал мне уснуть… Могли ли чудовища существовать в реальности?
Моя надежда — если мое ощущение можно было так назвать — прожила недолго. Кивание доктора не означало согласия. Он так демонстрировал свою вежливость.
— А ведь было бы здорово? — спросил он риторически. — Но нет, у него была совершенно нормальная кровь. Немного повышенное содержание плохого холестерина. А в остальном… — Он пожал плечами.
— А как насчет компьютерной или магнитно-резонансной томографии?
— А что насчет них?
— Ему их делали?
— В таких случаях, как с господином Генри, власти штата не финансируют обследования, в которых нет необходимости. Моя задача заключалась в том, чтобы в свои последние дни он чувствовал себя как можно комфортнее. Что я и делал. Вы не против, если я задам вам один вопрос? К чему вам все это?
— Вы имеете в виду, почему это важно?
— Да. Почему?
— Я не уверен. Наверное, отчасти из-за таинственности. Кто был этот человек? Откуда он родом и почему окончил свои дни в сточной канаве? И почему он написал эти дневники или роман, назовите как хотите? Но, пожалуй, главная причина — это обещание, которое я дал.
— Уиллу Генри?
Я задумался.
— Я имел в виду директора. Он передал мне блокноты и попросил их прочесть на предмет того, не помогут ли они навести на его родственников. Где-то должны быть люди, которые знали его до того, как он попал сюда. У всех кто-то есть.
Доктор улыбался. Он понял.
— А пока у него есть только вы.
Я положил записи своих интервью с чтицей и доктором в постоянно разбухающую папку, заведенную на Уилла Генри, и затолкнул ее в ящик стола, в очередной раз пообещав себе не зацикливаться на этом: я буду работать над этой папкой, когда позволит мое расписание. У меня приближался срок сдачи книги, были разные семейные обязательства и собственные проблемы. Старые книжки в кожаном переплете с потрескавшимися корешками и желтеющими страницами мирно лежали стопкой рядом с моим письменным столом. В следующем году я готовился опубликовать три из них под названием «Ученик монстролога» в надежде, что где-нибудь какой-нибудь читатель найдет в них что-то знакомое.
Это был расчет на удачу. По юридическим причинам дневники должны быть опубликованы как художественное произведение. Даже если бы кто-нибудь опознал имя Уильяма Джеймса Генри, это было бы воспринято как совпадение. Но что-то в его рассказах могло бы пробудить воспоминания. Может, он пугал своих детей или внуков историями о странных и ужасных существах, именуемых антропофагами. Очевидно, что он был образованным человеком. Возможно, в далеком прошлом он даже что-то опубликовал, пусть и не под собственным именем — если, конечно, его на самом деле звали Уильям Джеймс Генри. После того как он был найден в сточной канаве, полиция проверила его отпечатки пальцев. Человек, называвшийся Уильямом Джеймсом Генри, никогда не подвергался аресту, никогда не служил в армии и никогда не работал там, где по закону у сотрудников снимают отпечатки пальцев.
Я думал так: если эти первые три тетради были плодом фантазии — а, судя по содержанию, так оно и было, — то автор, в его слабоумном состоянии, мог так тесно идентифицировать себя с главным действующим лицом, что стал Уиллом Генри. С сумасшедшими писателями случается и не такое.
Я провел все лето, обшаривая Интернет, делая звонки, опрашивая всех, кто только мог бы обладать драгоценной информацией, которая стала бы ключом от замка, под которым прошлое упорно скрывало правду.
В конце сентября, когда я сидел за столом, страдая от очередного жестокого писательского ступора, мой взгляд упал на тетради. Я импульсивно достал четвертую из них и развернул на случайной странице. К моему изумлению, на стол выпала газетная вырезка. С сильно бьющимся от волнения сердцем я пролистал насквозь всю тетрадь и нашел между страницами и другие листки, словно Уилл Генри использовал тетрадь с двойной целью: как дневник и как альбом для вырезок.
В течение следующих трех дней я нашел еще больше закладок между страницами остальных тетрадей. Я завел новую папку под названием «Вырезки», разложил закладки по их порядку в тетрадях (другими словами, по номерам тетрадей и номерам страниц) и снабдил записями по поводу возможных новых путей поиска. Я могу поручиться за подлинность некоторых закладок (например, вырезок статей из «Нью-Йорк Таймс»), тогда как подлинность других — таких как визитная карточка Абрама фон Хельрунга — еще нуждается в подтверждении. Я не могу со стопроцентной уверенностью сказать, что они не поддельные или что они не являются частью изощренных творческих упражнений автора тетрадей.
