В такие моменты, как этот, я очень нуждаюсь в Лили. Когда я нарываюсь на неприятности, именно сестра напоминает (напоминала) мне о необходимости дышать. Я пытаюсь представить ее рядом с собой, шепчущую мне на ухо: «дыши»; но у меня это не получается, потому что при мыслях о ней воображение рисует, как полгода назад она тайком просовывала мне под дверь письмо, тайком выскальзывала из дома, тайком забиралась в свой дряхленький, купленный в шестнадцать лет, фольксваген и тайком уезжала из моей жизни. Куда она убежала? Где прячется? У нее закончились деньги? Она уже истратила все наши сбережения?
«Пришло время уйти и мне».
На улице слышны полицейские сирены. Мне хочется выглянуть в окно, но если отец увидит меня возле него, то мне не поздоровится. Громко хлопает входная дверь. В кухню стремительно заходит отец, и я так поспешно вскакиваю со стула, что тот отлетает к буфету. С моего языка потоком льются извинения: «Прости, я не смогла его съесть, я знаю, что виновата, прости…», но отец перебивает меня, и в его громком голосе слышна такая паника, что поначалу я не могу понять, что он мне кричит.
Его одежда заляпана кровью.
— … уходить, нужно уходить!
Я вижу кровь на нем, и в голове мелькают обрывки воспоминаний. Кофейный столик. Мое лицо рядом с ним, уткнувшееся в пол. Кровь в волосах. Губы, разодранные при падении зубами. А позже столько синяков, что их не сосчитать. Я не знаю, что случилось и что он сделал в этот раз, но я не хочу участвовать в этом. Я срываюсь с места и, пробежав мимо отца, несусь к входной двери. С трудом, дрожащими пальцами, снимаю цепочку на двери. Открываю ее и…
Визжат тормоза машин.
Разбегаются люди.
Все кричат.
Это, должно быть, сон. Это не может происходить наяву. Или я не сплю, и кто-то разрушил нашу тихую ухоженную улицу, пока мы спали. Разбитое стекло. Открытые нараспашку двери. Брошенные машины. Ревущая сирена. Из окна дома, расположенного вниз по улице, идет дым. Из дома мистера Норта. Прямо на его газоне с включенными фарами стоит полицейская машина. Пожар! Вот, наверное, что случилось, только я не понимаю, почему это повергло всех в такую панику.
Все паникуют.
Мимо пробегают люди. Они даже не смотрят на меня. Я вздрагиваю от громкого треска, но определить, откуда исходил звук, не могу. Кто-то снова кричит. По дороге бежит группа обезумевших людей с какими-то дергаными, бесконтрольными движениями. Один из них падает — мужчина. Другие окружают его, отчаянно пытаясь поднять. Они облепляют мужчину со всех сторон, закрывая своими телами.
Проезжающая мимо машина, накренившись, сносит наш почтовый ящик, и несется дальше. Я ошалело делаю несколько шагов вперед и замечаю женщину, пошатывающуюся на нашем газоне. Это она звала на помощь? Она вся залита красным и, согнувшись, тянется руками к чему-то, чего я не вижу. Я не знаю ее, но всё равно зову. Мне нужно знать, ее ли кровью был забрызган отец. Несмотря на царящий вокруг шум, она каким-то образом слышит меня и поворачивает голову в моем направлении как раз в тот момент, когда меня хватает отец. Он затаскивает меня в дом и, отшвырнув в сторону, захлопывает перед лицом женщины дверь. Ударившись о стену, я успеваю мельком увидеть ее покрытый кровью рот, а в следующую секунду женщина начинает биться в нашу дверь. Отец хватает меня за руку и тащит за собой по коридору. Он идет так быстро, что я не поспеваю за ним. Споткнувшись, я падаю на колени, и он разворачивается ко мне. Я инстинктивно закрываю лицо руками, но отец лишь вздергивает меня на ноги и тащит в комнату отдыха.
В гостиной что-то взрывается.
Вдребезги разбивается наше панорамное окно.
Отец выпускает мою руку и поворачивается, чтобы вернуться в гостиную.
— Иди вниз, Слоун. И не двигайся!
Иди вниз. Двигайся. Не двигайся. Двигайся. Я ползу за ним, ползу, пока не вижу залитую солнечным светом гостиную. Весь пол усыпан стеклом. В окно, извиваясь, лезет женщина. Осколки, застрявшие в раме, впиваются в ее ноги и руки и рвут плоть. На белый подоконник капает кровь. Женщина не обращает на это внимания. Забравшись в комнату, она опускается на наш бледно-желтый диван, оставляя на нем красные отпечатки ладоней. Кажется, она даже не осознает, где находится. Она секунду не двигается, затем поводит плечами и шумно втягивает носом воздух. У меня перехватывает дыхание. Женщина дергает головой — налево, направо, налево, направо, — а потом вдруг замирает.
Она смотрит на нас, видит нас.
И бросается.
Отец с легкостью справляется с ней, потому что она маленькая и хрупкая. Сжав ее шею одной рукой, он другой пытается ухватиться за что-нибудь, чтобы себя защитить. Женщина щелкает зубами и впивается ногтями в его руку, раздирая кожу. При виде выступившей на его руке крови, она совсем звереет и выворачивает голову, пытаясь ее достать. Отец находит большой кусок стекла и, размахнувшись, вонзает его в ее грудь.
И еще раз.
И еще.
Но женщина не собирается умирать. Наоборот, с каждой новой раной она будто становится живее, сильнее. Она остервенело пытается вырваться из ослабевающей хватки отца, и он слепо режет ее стеклом, пока в отчаянии не втыкает его в ее левый глаз и женщина не перестает двигаться.
Она больше не шевелится.
Я смотрю на ее тело и сидящего рядом отца, забравшего у нее жизнь и залитого ее кровью. Он выглядит жутко спокойным, словно знал, что так всё и будет, словно сегодняшнее утро и должно было закончиться именно этим. Комната перед моими глазами начинает вращаться.
— Слоун, — зовет отец.
Поднявшись на ноги, я, пятясь, выхожу в коридор и натыкаюсь на столик с телефоном. Телефон с грохотом падает на пол, и его долгий гудок приводит меня в чувство.
— Слоун…
Я выбегаю за дверь и продолжаю бежать, пока не оказываюсь на тротуаре. Прямо передо мной, на дороге, врезаются друг в друга две машины. Еще одна секунда, и я бы оказалась между ними. Я отшатываюсь назад. В ушах стоит дикий скрежет металла. Обходя столкнувшиеся машины, я смотрю на то, что кажется мне единственно понятным в творящемся вокруг хаосе, и вижу всё словно в замедленной съемке. Мистер Дженкинс лежит в домашнем халате на своем газоне. Его тело дергается. Миссис Дженкинс, стоя на коленях рядом с ним, рвет на нем рубашку. «У него инфаркт», — думаю я. У мистера Дженкинса больное сердце. «Она хочет сделать ему искусственное дыхание».
Вот только всё совсем не так.
Пальцы миссис Дженкинс рвут не только материал рубашки мистера Дженкинса. Они рвут его грудь.
