Луня — особая история. Сын главного инженера одного из местных многочисленных заводов, он по определению должен был быть ботаником по жизни. Именно так он и выглядел. Только выглядел. За его обманчивой внешностью — очкарик, доходяга, активист и член общества книголюбов — скрывался опасный зверёк похожий на хорька: хитрый, злобный, изворотливый и, когда нужно, подлый. Судак вовремя разглядел всё это в идеальном вроде бы будущем строителе новой России и приблизил его к себе. И не пожалел. Если Лавр был мускулами калининских, а Судак — их сердцем, то Луня очень скоро стал их мозгом.
В ответ на вопрос Судака Луня сначала разлил остатки бутылки местной бормотухи по одноразовым стаканчикам, а уже потом сказал, сохраняя многозначительность:
— Есть у меня одно соображение… — и таинственно замолчал.
Судак на людях в принципе не ругался матом — «малолетка» научила. Но сейчас еле сдержался:
— Ты мне мозги не е… Не того. Говори, что знаешь.
Луня слегка струхнул — храбростью он никогда не отличался.
— Да ладно, ладно, — он быстренько опрокинул в себя стакан «Агдама», как бы собираясь с мыслями. Жмых и Судак автоматически повторили жест. — Тут ведь дело какое… Лавр — он ведь, того, — до бабок жадный, так?
Судак кивнул. Ещё одна из странностей Лавра заключалась в его благоговении к денежным знакам. Нет, если нужно, он мог стянуть с себя последнюю (и единственную, наверное) рубаху для товарища, но если разговор касался денег, Лавр становился на себя не похож. Он, к примеру, мог вскопать огород лучше любого бульдозера, ни в коем случае, как это, обычно, водится, не взяв бы водку — только деньги. Мог в одиночку разгрузить вагон и радоваться доставшимся копейкам. Если после драки была возможность, он легко шакалил, выгребая из карманов поверженных всё вплоть до медяков, и никто не говорил ему ни слова. Зачем ему нужны были деньги, не знал никто, кроме Луни, которому Лавр, однажды подвыпив, проговорился, что мечтает снять где-нибудь угол, чтоб только не видеть матери-пропойцы, которую ненавидел всей душой.
— Так вот, — продолжал Луня, — на днях он со мной поделился кое-чем, — Луня попытался выдержать драматическую паузу, но, наткнувшись на недобрый взгляд Судака, торопливо продолжил: — Короче, кекса он одного пропас. То есть сидим мы с ним дня два назад, а он мне и говорит: «Знаешь, Луня, подозрительный тут у нас мужичок объявился». " Чем подозрительный?", — спрашиваю.
"Да так", — Лавр отвечает, — даже сам не знаю. Вроде бы бомж, но не из наших. Так, дедулька какой-то деревенский. Я его вблизи не видал. Дед — он дед и есть. Что интересно — он в Детдоме обосновался".
— Где? — переспросил Судак.
— В Детдоме, — многозначительно повторил Луня.
В любом городе есть "нехорошие места". Может быть — кладбища, может быть — некоторые из парковых аллей, может быть — целые дома. В родном городе Судака таким "нехорошим местом" был Детдом. Это только сейчас его, кстати, начали называть Детдомом, много лет назад это был дом купца первой гильдии Гомулкина, после революции и бегства за границу которого временно превратившийся в "Общежитие работающей молодёжи", а уже гораздо позднее — в первый городской детский дом имени Надежды Крупской. Долго этот детский дом стоял, пока где-то в середине семидесятых не вспыхнул, как бенгальская свечка. Страшная была ночь: погибло несколько воспитателей и детей. Как тогда водилось, дело замолчали, выживших воспитанников распихали по каким-то другим подобным учреждениям, а воспитателям приказали держать язык на замке.
Но люди-то не слепые. Так что о Детдоме ходили слухи самые нехорошие, хотя в последнее время так, на уровне детских страшилок. Располагался Детдом за городской чертой — любили раньше купцы селиться в усадьбах на природе, — в пределах прямой видимости. Да и что там за Детдом: кирпичная коробка, внутри всё прогорело, правда, говорили, что подвал остался. Но не нужен он был никому.
— Так вот, Лавр мне и говорит, — продолжал Луня, — чуть ночь, так мужичок этот в развалины. С мешком каким-то. И переклинило Лавра, что бомж этот там какие-то сокровища перепрятывает. Я ему: "Да какие у бомжа сокровища?", а он мне: "Ты, — говорит, — не видел, как он над ними трясётся. Значит, есть над чем". "Сегодня же, — говорит, — к бомжу этому наведаюсь, тряхну его". Я его пытался отговорить, на кой тебе, говорю, бомжара этот? Может у него там, в мешке, бутылки пустые, а он мне: "Нет, не бутылки, нутром чую". Ну вот, с тех пор я его и не видел. Сам уже волноваться начал — может, случилось чего? Хотя чтоб с Лавром чего случилось… Он же заговорённый.
Судак призадумался. Чёрт его знает, Лавра-то, что у убогого в голове творится. Но найти его надо, мало ли, может, в подпол какой провалился, а выбраться не может? Проверить по-любому стоит.
— Ладно, скомандовал он, — идём в Детдом. Проверим, что там за бомжи и куда Лавр вляпаться ухитрился.
* * *
— Умные же мы, — сплюнул Судак, — в подвал лезть собрались, блин. Фонарик бы ещё какой догадались прихватить, цены бы нам не было.
Жмых и Луня послушно согласились. Лезть в открытый зев подвала Детдома без какого-либо освещения как-то не улыбалось. Но Судак на то и был Судаком, лидером, чтобы найти выход из положения.
— Ладно, вон там тряпьё какое-то, сейчас на палки намотаем — факелы получатся, как у Робин Гуда, — предложил, точнее, приказал он. — У нас, слава Богу, зажигалки у всех есть: погаснет — подсветим.
Факелы получились на удивление хорошими. Горели хоть и не ярко, но стабильно, тряпки оказались пропитанными какой-то горючей жидкостью, солярой, скорее всего. Держа один из них перед собой, команда Судака начала спускаться в подвал.
Хотя чего там спускаться? Пять ступенек всего, но Луня, к примеру, ощутил себя настолько глубоко под землёй, что Стаханову какому и не снилось. Надо ж, никогда не замечал за собой никакой клаустрофобии, а она есть, оказывается.
— Ла-а-а-авр!!! — заорал неожиданно Судак. — Ты тут, брат? Отзовись!
Молчание, только неровный свет самодельного факела освещал старинную кладку подвала бывшей усадьбы купцов Гомулкиных.
— Ла-а-а-авр! — снова заорал Судак. — Ну где ты, бля? Случилось чего?
То же молчание.
— Дальше надо идти, — наконец выдал Жмых. — Смотри, тут коридор какой-то.
Судак сплюнул.
— Вот, — он поджёг ещё один факел, — ты в него и иди. А мы с Луней направо проверим. Эх, и не нравится мне тут…
Жмыху не сильно улыбалось идти разведывать какой-то коридор в одиночку. Но если Судак сказал, значит, надо. Держа перед собой факел, он начал осторожно продвигаться вперёд, практически не отрывая ног от земли, чтоб не попасть в какую-нибудь колдобину. Коридор оказался на удивление длинным, метров двадцать, не меньше. Опять-таки один и в темноте…
