— Это твои происки, Любанечка? Да-да, не смотри невинными глазами, мне женихи твои не нужны.
— Так я… — начала, было, Люба, но Катя, резко открыв дверь, вышла в заснеженный двор.
Закрыв за собой дверь, она попала в холодное декабрьское утро. Было пасмурно, и снег валил огромными белыми хлопьями, застилая все перед глазами. По такой-то погоде, не хотелось вечером никуда идти, но и дома делать было не чего, а здесь должно было быть весело, ее ждали подруги и друзья. Катя вспомнила этого парня с пронзительными глазами, ее поразила его смелость, но он не был наглым, как обычно бывают парни в таких ситуациях. Катя поймала себя на мысли, что ей бы хотелось, чтобы Сергей пришел на сегодняшнюю вечеринку, сама от себя она-то не скрывала, что он ей понравился. Это случалось редко, в мальчишках, Катя всегда находила недостатки, может потому, что ее мама всегда была одна, казалось, у нее никогда не было мужчин или она это тщательно скрывала от своей дочери. Катя не знала своего отца, мама говорила, что он умер, когда она еще была беременна, но теперь, став почти уже взрослой, девушка догадывалась, что человек, который был ее отцом, причинил маме сильную боль, заставив разочароваться в мужчинах. Катя видела это по ее отношению к ним, мама любила повторять: «Гляди, дочка, не доверяй своим чувствам, все мужики — сволочи». Катерина же, всегда мечтала об отце, она представляла его высоким и сильным. Когда она была маленькая, то верила, что папа где-то в какой-то далекой экспедиции на севере или в Африке, что он, когда-нибудь вернется с кучей подарков и прижмет ее и маму к своей широкой груди. И тогда у них будет семья, и мама будет чаще улыбаться. Так размышляя об этом, Катя не заметила, как дошла до дома, и, поднявшись на пятый этаж, открыла дверь своим ключом. Эту квартиру они с мамой получили несколько лет назад, а до этого жили в таежном поселке, в старом покосившемся домишке, которому было почти сто лет. В этом доме родился и вырос дед Кати, какое счастье было переселиться в сухую и теплую квартиру. Хотя мама, часто говорила, что свой дом, есть свой дом. «А это клетушка… пошла на это только из-за тебя, Катя, в городе тебе будет лучше, выучишься, а потом может, дальше пойдешь. А что у нас в Середкине, что не мужик, то пьянь».
— Это ты, дочка? — Марина Карловна, опираясь на палочку, вышла из кухни.
— Мама, ну что, как ты? — покачав головой, Катя взяла ее под руку, — какая работа тебе, еще минимум месяц…
— Перестань, — тихо прервала ее Марина Карловна, — выйду на работу, быстрее выздоровею, а то сижу квашней без толку. Знаешь, я эту ногу ломала уже, представляешь, — засмеялась она, усаживаясь в кресло, покрытое клетчатым пледом. Марина Карловна была еще сравнительно молодой женщиной, недавно справившей четвертый десяток. У нее были длинные светлые волосы, которые она укладывала в высокую прическу. Сейчас она немного поправилась, как она объясняла от долгого лежания, по этому, ей так не терпелось выйти на работу. У нее были добрые васильковые глаза и легкая сеточка морщин вокруг. Катя помнила фотографии маминой молодости, где она была с копной белокурых волос и легкая, как тростиночка. — Первый раз я эту ногу сломала, когда познакомилась с твоим отцом, он был врач… — Марина Карловна вдруг осеклась и, замолчав, включила телевизор. Катя, недоумевая, посмотрела на мать, впервые за долгие годы, она с улыбкой вспомнила об отце, девушка так хотела спросить, что было дальше, но, видя, как мама занервничала, не стала будоражить прошлое. Марина Карловна теребила край старой шали, в которую закуталась еще с раннего утра, когда провожала Катю. Она посмотрела на дочку и сдержанно улыбнувшись, спросила, как дела у Любы.
— Да что с ней будет, сегодня пыталась меня познакомить с парнем, так смешно вышло и глупо.
— Почему глупо? — приподняла брови мама, — что за парень?
— Нет, так с виду хороший парень, — Катя нервно закусила нижнюю губу, — но, боюсь, что он мне… понравился…
— Что же в этом плохого? — еще больше удивилась мама.
— Просто Любка сделала так, чтобы мы встретились вроде бы случайно, а все было так по-дурацки спланировано, я не люблю, когда меня обманывают, поэтому и говорю, глупо как-то все вышло. А он, подумает, что я какая-то недотрога…
— Так это хорошо, дочка, пусть так и думает, а что лучше как Наташа твоя?
— Перестань, мам, Наташа хорошая, ты лучше скажи, где рецепт торта «Прага»?
Марина Карловна, тяжело поднявшись, направилась на кухню, Катя, поспешив за ней, захватила мамины очки, которые она как всегда начнет искать. Женщина долго искала в своих записях нужный рецепт и, отыскав его, протянула дочери. Потом, поставив на плиту чайник, зажгла горелку и, достав чашки, спросила, будет ли Катя чай.
— Садись, мамуль, я все приготовлю, — Марина Карловна еще немного сопротивлялась, не любила она быть такой беспомощной, но все-таки уступила дочери. Ей была приятна забота Кати. Девушка быстро нарезала мягкий батон, вытащила из холодильника масло и земляничное варенье. Она вспомнила, как летом они с девчонками собирали ягоды в лесу. Какой от них исходил аромат и даже теперь, открыв банку, вспомнила об этом, запах был действительно не забываемым. Мать с радостью смотрела на дочку, какая же она стала красавица, темные густые волосы, были заплетены в две гладкие упругие косы. Безупречная кожа, цвета слоновой кости, большие карие, почти черные глаза, похожие на крупные маслины, были обрамлены длинными пушистыми ресницами. Полные, похожие на лук Амура — губы, кораллового цвета и ямочка на правой щеке, она появлялась всегда, когда Катюша смеялась. Марина Карловна, любуясь дочерью, вспомнила ее отца. Как все тогда непонятно вышло, может потому, она не смогла его забыть, что Катя каждый день напоминала ей о нем, так как была очень на него похожа. От матери у нее ничего не было, они были совсем не похожи, словно Катя не была ее дочерью, и характер у нее то же был отцовский. Марина Карловна вспомнила, как впервые увидела Дмитрия Арбенина. Он появился в их поселке поздним вечером. Тогда стояла весна, и во всю пахло черемухой. Марина, тогда в 1977 г. ей только исполнился двадцать один год, проснулась от стука в окно, это был незнакомый человек. Марина, накинув, поверх ночной рубашки, длинную вязаную шаль, вышла на крыльцо и посветила фонариком. Около калитки стоял мужчина лет тридцати трех — тридцати пяти, высокий, черноглазый брюнет, с висками чуть тронутыми сединой. Смутившись, он улыбнулся и извинился за такой поздний визит.
— Простите меня, что я так поздно, глупо заблудился в вашем лесу… Меня зовут Арбенин Дмитрий Николаевич, может Антонина Герасимовна, не сообщила? — он полез в нагрудный карман, как потом выяснилось, за письмом от нее. — Я врач, хирург, работал вместе с Петром Новиковым…
