Но настоящим кошмаром ее жизни стала скучная, утомительная и бессмысленная служба в страховой конторе, поймавшая ее в ловушку безысходности. Она начинала в восемь, и к пяти вечера ее глаза были выжжены черными клеймами шрифта и ослепительно белыми пятнами бланков. Небольшая комната, в которой она сидела с тремя старыми девами, казалась ей тюремной камерой. Каждый день, за исключением выходных, они пили чай в десять утра и три пополудни. Это продолжалось пятнадцать лет – всю ее молодость, – и будет продолжаться еще пятнадцать – значит всю ее жизнь… Иногда, слушая их безмозглое щебетание, она ловила себя на жутком чувстве – чувстве полной отстраненности, когда руки сами собой тянулись к увесистому пресс-папье или телефонному аппарату, черному, словно маленькое надгробие… Она закрывала глаза и почти с наслаждением рассматривала три трупа с раскроенными черепами, которые возникали на внутренних сторонах век подобно изображению, проступавшему на фотобумаге.
В контору она ходила пешком, пересекая три улицы и заброшенный парк. Это занимало тридцать пять минут, но издержки при пользовании общественным транспортом были гораздо большими. Она испытывала отвращение к толпе, к потным летом и мокрым осенью телам, сжимавшим ее со всех сторон, к смраду чужого дыхания и фразам, которые произносили перекошенные от ненависти рты.
Парк стал местом ее свиданий с Виктором, местом, идеально подходившим для этого (ее муж Александр никогда не бывал здесь). Правда, все удовольствие от встреч могли испортить группы подростков с опасными бритвами и велосипедными цепями, иногда останавливавшие наивных прохожих и облегчавшие их карманы. Но до некоторых пор влюбленным везло.
Очень скоро их отношения зашли в тупик. Виктор был безнадежен, и она это прекрасно понимала. Зато у нее появился повод разойтись с мужем. Повод был нужен ей, чтобы испытать хоть какую-то решимость. Развод означал одинокую и тоскливую жизнь в слишком маленьком городке рядом с врагами, среди которых неизбежно оказались бы ее бывший супруг и любовник.
Она ПРЕДЧУВСТВОВАЛА будущее так неоспоримо, словно была ясновидящей. Оцепенение, вызванное этим знанием, сковало ее. Жизнь пугала почти так же сильно, как смерть. Она замерла на одной нестерпимо высокой ноте…
Телефон зазвенел среди ночи, выхватив его из неясного сна. Он не был даже уверен в том, что слышал звонок; просто протянул в темноте руку и снял трубку аппарата, стоявшего на прикроватной тумбочке.
– Александр? – спросил безликий голос.
– Да, – машинально выдохнул он и открыл глаза. Лучи, бившие из фар проезжавших мимо дома машин, метались по потолку.
Голос в трубке не был ни высоким, ни низким, ни женским, ни мужским, ни мягким и ни хриплым, он был вообще НИКАКИМ. Александр не мог представить себе существо, которому принадлежит такой голос.
– Жена должна быть красивой, сексуальной и глупой, – сообщил голос. – Она должна возбуждать тебя, но ты не можешь любить ее. В противном случае тебе будет очень больно, когда ты узнаешь об ее изменах.
Жену не выбросишь, как сломанную игрушку. Если ты согла…
– Кто это? – спросил Александр – просто чтобы развлечься. Он понимал, что вряд ли теперь скоро заснет. Ему редко удавалось заснуть, когда что-то вдруг будило его среди ночи. Даже если причина была ничтожной или за пробуждением следовал секс. Он считал, что у него расшатаны нервы, но на советы побольше гулять перед сном он не обращал внимания.
– …Если ты согласен с этим, то подумай: не слишком ли ты доверяешь своей лживой сучке? – грубо закончил голос и пропал.
Раздавшиеся в трубке гудки полностью вернули его к действительности. Если бы не гудки, он, возможно, забыл бы о голосе, как о причуде полусна. Но гудки были слишком конкретной деталью.
Дело в том, что он почти всегда отключал телефон на ночь. С него было достаточно дневной головной боли. Он не поленился нагнуться и заглянуть под тумбочку. Конечно, телефон был отключен. Александр потрогал розетку рукой. Его ногти попали в углубления, предназначенные для штырей разъема.
Рядом зашевелилась Ольга.
– Кто это был? – спросила она спросонья.
– Спи! – раздраженно сказал он и потянулся за сигаретами. Не нашел их, выругался и отправился на поиски, не зажигая света.
* * *
В аквариуме колдуна Бо одна из рыбок отчаянно металась в жуткой полутьме между водорослями. Две другие были неподвижны. Сам Бо не спал. Белки его глаз и зубы сверкали во мраке. Он улыбался. Его правая рука покоилась на обнаженном теле спящего телохранителя.
Спустя несколько дней обоюдное притяжение стало настолько сильным, что причиняло боль. Быть вместе и порознь казалось одинаково невыносимым. Зеркала рефлексии возвращали им чувство вины, отсутствие будущего, ощущение приближающейся катастрофы.
Можно было убежать друг от друга, но не от себя. Поэтому они встречались снова после жестоких размолвок. Вскоре они уже не знали, чего между ними больше – привязанности или взаимной ненависти. Оскорбления сменялись жадными поцелуями и периодами безвременного затишья; только желание оставалось неутолимым.
Если бы не присутствие колдуна, все закончилось бы ничем. Волны быстро угасали в здешнем болоте; надежды превращались в пепел; время растворяло всякую тонкую материю вроде любви.
Бо изменил это к худшему. Рядом с ним даже человеческое непостоянство теряло свои лечебные свойства. Никто не мог очнуться от кошмара. Кошмар продолжался в каждом из доступных измерений.
* * *
Он не принадлежал себе. Банальность вроде той, которая гласит: <<Есть вещи сильнее нас>>, казалась ему потрясающе верной. Это было единственное, что оправдывало его и хоть как-то объясняло последующие события.
Он вышел из кафе и, пошатываясь, отправился вверх по улице. Наступил промозглый мартовский вечер. В весеннем ветре еще не было жизни – только тепло, превратившее снег в грязь. Где-то за плотной пеленой облаков пряталась полная луна…
Виктор долго бродил по городу, испытывая жажду и отвращение к себе. Сейчас даже в уличную драку он ввязался бы с радостью. Это отвлекло бы его хотя бы ненадолго, но в тот вечер тротуары были пусты.
Он и сам не заметил, как очутился возле дома колдуна. Впечатление было такое, что этот дом мог оказаться на любой из улиц; все дороги вели к нему. Впрочем, Виктор видел только забор и сумрачные ели в парке. Рядом с въездными воротами была решетчатая калитка, на которой висел бронзовый колокол с вычурной резьбой. Бронза позеленела от старости. Удивительно было, что эту вещь до сих пор не украли.
