В мыслях возникает слово. На иностранном языке. Может быть, на арамейском. Что-то вроде Д’АэАш. Нет, не так. Д’МаЭаШ? Тоже не то. В общем, слово звучит в голове, но произнести его правильно я не могу. Поэтому, когда говорю ей, кто она такая, получается «Датч». Я знаю много слов на разных языках, которые пока не могу нормально выговорить. Эрл бесится, когда я об этом упоминаю. Называет меня вруном, но я не вру.
А впрочем, наплевать. Пока сойдет и Датч.
Кажется, ей нравится, как я ее назвал. Но, глядя на меня, она боится. Совсем чуть-чуть. Поэтому я прячусь. Сначала на ум приходит плащ, как у Супермена. Я тут же отбрасываю эту мысль. Слишком яркий. Слишком заметный. Представляю себе другой плащ, как у рыцаря из комиксов. Плотный, черный, с капюшоном. Стоило подумать, и он появляется, как большое черное море, и оседает у меня на плечах. В мечтах это самая классная штука.
Врач говорит «Пора объявлять» и смотрит на часы. Медсестры вытирают девочку, Датч, и уносят в комнату к другим детям. Там она остается на три дня. Дядя приходит и уходит. Надолго не задерживается. Но все в порядке. Мы ее охраняем. Я и призраки.
Они ей, кстати, нравятся. Я это чувствую. Даже тот, у которого на виске здоровенная дырка. Но, когда подхожу ближе я, она вздрагивает, поэтому опять приходится «вызывать» плащ и присматривать за ней из угла на потолке. Я никуда не ухожу, пока дядя не забирает ее домой.
От его печали у меня болит в груди. Тяжело дышать. Дядя шепчет девочке на ухо. Что-то о том, что теперь они остались втроем, и я вспоминаю, что у него есть еще одна дочь. Он говорил об этом медсестре, когда смотрел на Датч. Когда впервые держал ее в руках. Когда глотал из бутылки. Когда плакал, плакал и снова плакал. Помню, как удивлялся, почему никто ему не сказал, что мальчики не плачут.
Датч забирают к семье. К тому, что осталось от семьи. Я просыпаюсь. Сон заканчивается. Точнее заканчивается мечта о девочке из чистого света. Раз уж это была мечта, а не сон, я, наверное, мог бы контролировать события. Надо было хотя бы попытаться. Если бы я вовремя об этом подумал, то сделал бы так, чтобы тетя была жива и осталась рядом со своей дочкой. Если бы я вовремя подумал…
В себя я прихожу уже не в подвале. В голове туман, перед глазами плывет. Не сразу удается понять, что я в больнице. Приходит медсестра, проверяет капельницу и говорит, что у меня был приступ.
Ладно, пусть так. Но все равно не понимаю. Приступы у меня были всегда. С трех лет. С тех пор как я впервые увидел свет Датч. Так почему я в больнице? Я никогда не лежал в больницах. Даже у врача ни разу не был. На мне длинная голубая сорочка, руки перевязаны. В одной торчит игла капельницы. Другая забинтована от локтя до запястья.
Рядом сидит Эрл. В воздухе, как слезоточивый газ, витает запах дешевого одеколона. Эрл в бешенстве, и его ярость колет мне кожу раскаленными иголками. Но все это внутри. Снаружи он улыбается. А его улыбка – вещь опасная. Он флиртует с медсестрой. Та смеется и опускает голову. Эрл гладит меня по руке шершавыми ладонями и называет Александром. Стискивает пальцы, как будто я, мать его, не знаю, что значит «Александр».
Глаза в пол. Рот на замок.
Первая осознанная мысль о сестре. На самом деле Ким мне не сестра, но однозначно лучшее, что есть в моей жизни. Точнее, кроме нее, у меня вообще ничего нет. И Эрл это знает.
- Ты сильно поранился, - говорит медсестра.
Я молчу. Только киваю.
- Меня зовут Джиллиан. – Она проверяет бинты и вдруг удивленно выпрямляется. – Господи! Почти зажило. Как это может… - Не договорив, она берет себя в руки и изображает спокойствие. – Поразительно. Держу пари, скоро тебя отпустят домой.
Я опять киваю и вздрагиваю, ощутив, как тянется ко мне ее сердце. Она хочет ребенка. Мальчика вроде меня. Милого, воспитанного, вежливого. Она понятия не имеет, какой я на самом деле. Грязный. Плохой. Отвратительный. Мне ее жаль.
- Готов вернуться домой, боец? – спрашивает Эрл и ерошит мне волосы.
Ерошит, блин, волосы! Как будто мне два года. Внутри разгорается жар. Обжигает кожу. Я стискиваю зубы и киваю, как послушный мелкий сучонок. Потому что я и есть послушный мелкий сучонок. Эрл так говорит. Мелкий сучонок. А я не возражаю.
Джиллиан смеется и смотрит на меня. Ее глаза сияют. Я отворачиваюсь. Пусть побережет такие взгляды для того, кто их заслуживает.
- К сожалению, придется, наверное, полежать еще пару дней, - говорит она. – Мы так и не выяснили, что вызывает приступы. Но обещаю: глазом моргнуть не успеешь, как окажешься дома.
Гнев Эрла возрастает на порядок.
- На тебе интересные отметинки, - продолжает Джиллиан.
Ей хочется посмотреть. Еще раз их увидеть. Изучить подробнее.
Я молчу. Не хочу ее подбадривать. Эрлу не нравится, когда люди замечают мои родимые пятна. Извивающиеся линии покрывают плечи и спину. В детстве они были совсем бледные, едва заметные. Но со временем становятся темнее. Недавно эти линии начали мне сниться. Как будто они что-то значат. Куда-то ведут. Может быть, во тьму.
- Таким уродился, - кивает Эрл, как будто знает наверняка.
- Ну что ж, пойду, скажу доктору, что он очнулся. – Улыбка Джиллиан невинная, как луч солнца на цветке.
Пока медсестра что-то пишет в истории болезни, в палату заходит мужик. Санитар. Забирает мусор, протирает поверхности в туалете и постоянно косится на Джиллиан. Я смотрю на него тяжелым взглядом. Потом смотрю на Джиллиан. И опять на него.
Его зовут Дональд. У него жирные каштановые волосы и толстенные очки. И через какое-то время он зарежет Джиллиан. Он хочет пригласить ее на свидание, потому что она хорошо к нему относится. К нему никто хорошо не относится. Она предложит ему остаться друзьями, и он взбесится. Назовет ее динамщицей. Шлюхой. Он долго ждал. Долго надеялся. Раз он не может ее получить, то никто не получит.
Я закрываю глаза. Безуспешно пытаюсь выбросить из головы разворачивающуюся перед мысленным взором сцену. А вижу я все это только потому, что в итоге Дональд отправится в ад. Я всегда вижу то, что ставит на людях адское клеймо. Знаю, какой именно страшный поступок станет отправной точкой, которая навсегда решит их судьбу. Мне известны имена всех, кого ожидает ад. С первой же встречи я понимаю, попадет человек туда или нет. Даже если он пока не согрешил.
Ад не самое приятное место на свете. Его я тоже не раз видел во сне. Точнее в кошмарах. По большей части кошмары мне снятся об Эрле. О его руках, ногтях и зубах. Но иногда мне снится ад. Пламя, пытки и солдаты. Армия дьявола. Во сне я как будто выше их. Смотрю, как они идут строем. Вступают в битвы. Я командую этой армией, как будто так было всегда. А это плохо. Есть только одно объяснение тому, почему мне снятся такие сны. Я плохой. Злой. Потому что только злой человек может знать, что происходит в аду.
