На стене посреди университетских наградных листов висела старая рапира папы Рюкхарта. Элеонора помедлила перед ней, усмехнулась, взяла канделябр с розовыми свечами и двинулась к двери, окутанная ароматом душистого ладана.
– Ради Господа Бога, не оставляйте ее одну! – вскрикнула Фрида.
Мы неуверенно приблизились к лестнице. На площадке перед чердаком скользнул розовый отблеск.
Мы остановились в полутьме на первых ступенях. Услышали, как Элеонора толкнула дверь. Настала минута осторожного молчания. Пальцы Фриды сжали мой локоть. Она застонала.
– Не оставляйте ее одну…
В этот момент взорвался хохот, настолько чудовищный, что я предпочла бы умереть, нежели услышать подобное еще раз. Мета вскинула руку.
– Там! Какая–то фигура… там!
Между тем дом постепенно ожил. Советник и фрау Пильц показались в желтом ореоле зажженных свеч.
– Фрейлейн Элеонора, – захныкала Фрида. – Господи Иисусе, как мы ее отыщем?
Мои губы зашевелились сами собой: – Мы никогда ее не отыщем.
Комната Фриды была пуста. Канделябр стоял на полу и свечи озарялись мягким розовым сиянием.
Мы перерыли весь дом и даже залезли на крышу: Элеонора исчезла.
* * *
На помощь полиции рассчитывать было бесполезно. В полицейский участок ворвалась обезумевшая толпа, разломала мебель, разбила стекла. Полицейских, как паяцев, трясли и перекидывали от одной группы к другой. В эту ночь бесследно пропали восемьдесят человек.
Выдвигалась масса предположений. От причин естественных, как водится, перешли к догадкам сверхъестественным.
Миновало несколько дней. Мы жили в слезах и трауре. Советник Хюнебайн распорядился закрыть плотной дубовой перегородкой лестницу на чердак.
Вчера куда–то запропастилась Мета: перепуганные, мы рыскали по комнатам и коридорам, опасаясь нового несчастья. Наконец, обнаружили ее у перегородки – глаза, обычно кроткие и нежные, горели ненавистью.
Она сжимала рапиру папы Рюкхарта и, похоже, рассердилась при нашем появлении. Мы стали расспрашивать о фигуре, которую она видела, но Мета никак не реагировала. Она не только не ответила, но, казалось, вообще перестала замечать наше присутствие.
По городу блуждало множество самых невероятных историй. Говорили о секретной преступной организации; обвиняли полицию в халатности и вообще черт знает в чем; тайные агенты шныряли повсюду.
Никакие меры ни к чему не привели.
Совершались жуткие преступления: искалеченные, разодранные трупы находили по утрам на улицах.
Таинственные злоумышленники действовали с жестокостью, превосходящей всякое воображение.
Очень редко несчастные бывали ограблены, и это обстоятельство поражало муниципальные власти.
Но я не хочу распространяться о событиях в городе – найдется довольно очевидцев. Вполне достаточно описать жизнь нашего дома – здесь хватало ужаса и отчаяния.
Дни проходили, наступил апрель – более холодный и ветреный, чем худший зимний месяц. Мы неохотно покидали кресла у камина. Иногда советник Хюнебайн составлял нам компанию, дабы поддержать в нас «бодрость духа».
Это заключалось в следующем: он дрожал всем телом, вытягивал руки к огню, глотал солидные дозы пунша, дергался от каждого шороха и восклицал по нескольку раз в час:
– Слышали? Слышали?…
Фрида разъяла свою Библию и на каждой двери, на каждой занавеси пришпилила или приклеила по странице, надеясь, без сомнения, изгнать злых духов.
Мы не мешали этому занятию, и так как несколько дней прошли спокойно, даже порадовались замечательно простой мысли. Ликующая Фрида собрала и выставила все святые образа, какие только нашлись в доме…
Увы! Нас ожидало жестокое разочарование. Однажды – день был такой серый, тучи висели так низко, – вечер наступил раньше обычного. Я вышла поставить лампу на широкую лестничную площадку: после роковой ночи мы решили иллюминировать весь дом – в вестибюле и на лестницах до рассвета горели светильники. И вдруг послышался шепот с верхнего этажа.
Я смело поднялась и увидела Фриду и фрау Пильц. Вид у них был довольно испуганный. Они сделали мне знак молчать и кивнули на новую перегородку.
Я приложила ухо и услышала уплывающий, нарастающий, сложный шум, как если бы разговаривали, резонировали гигантские раковины.
– Фрейлейн Элеонора, – позвала Фрида. Ответ, пришедший тотчас же, чуть не сбросил нас с лестницы. Дикий протяжный вопль раздался снизу, из комнат советника. И немедленно мы услышали его крики о помощи. Лотта и Мета выбежали на площадку.
– Надо идти, – храбро заявила я.
Мы не сделали и трех шагов, как новый крик резанул пространство над нашими головами:
– На помощь! На помощь!
Нас буквально окружили мольбы о помощи: господин Хюнебайн кричал внизу, фрау Пильц наверху – мы узнали ее голос.
– Помогите, – послышалось совсем слабо. Мета схватила оставленную на площадке лампу. Поднимаясь по лестнице, мы встретили Фриду. Фрау Пильц исчезла.
* * *
Я хочу воздать должное Мете Рюкхарт.
– Здесь нам делать нечего, – сказала Мета, нарушив упорное молчание последних дней. –Идемте вниз.
Она взяла отцовскую рапиру. Это отнюдь не выглядело комично: в ней чувствовалась мужская решимость.
Мы последовали за ней, покоренные ее внезапной силой.
Рабочий кабинет советника был освещен, как бальный зал. Бедняга не оставил темноте ни единого шанса. На камине, словно две полные луны, сияли большие фарфоровые лампы. Хрустальная люстра в стиле Людовика XV свешивалась с потолка: огни в призмах играли и рассыпались горстями драгоценных камней. В каждом углу стояли зажженные свечи в медных или керамических подсвечниках. Два ряда высоких свечей на столе, казалось, обозначали невидимый катафалк.
Ослепленные, мы напрасно искали советника.
– Посмотрите туда, – прошептала Фрида. – Он прячется за оконной занавесью.
Лотта резко откинула драпировку. Господин Хюнебайн был там. Он стоял у открытого окна и, нагнувшись, что–то разглядывал на улице.
Лотта тронула его за плечи, потом отпрянула в ужасе:
– Не смотрите! Ради Бога, не смотрите! У него нет… головы!
Фрида вскрикнула, зашаталась и наверняка упала бы в обморок, если бы не спокойный голос Меты:
– Внимание, опасность.
Мы стали рядом с ней, ободренные ее смелостью и присутствием духа.
Вдруг что–то сгустилось, замерцало у потолка. Черная тень метнулась в угол комнаты, где свечи разом погасли. Мета скосила глаза на камин.
– Скорей! Светильники! Поздно!
В ту же секунду фарфоровые лампы на камине треснули, выплюнули две струи дымного пламени и погасли.
Мета замерла. В ее глазах леденела ярость, о возможности которой я даже не подозревала.
