— Где-то неделю назад видела такое, что охренеть можно, — перебила она. — Два парня долбили какую-то сучку минут двадцать. Отшлепали ремнями, пока задница не засверкала, как елка на Рождество. Потом привязали к кровати. Один трахал ее в рот, пока она не начала задыхаться. И еще у нее тушь потекла.
Вайолет засмеялась и задумалась.
— Потом, — продолжила она, — достали какой-то зажим и сунули ей в рот, чтобы тот не закрывался; он оттягивал нижнюю челюсть до упора. Потом начали пихать ей в лицо. Мне стало смешно: это напомнило игру на карнавалах с водяными пистолетами и клоунскими головами. В конце концов ребята кончили ей на лицо, при этом стараясь как можно больше отправить в рот. Прямо соревнование устроили.
Она искренне рассмеялась.
— Крутая штука, короче, — сказала она, — но я видела и получше. Ты тоже видел, уверена.
* * *
Через час мы были у меня и смотрели документальную запись, сделанную в Полинезии. На ней туземцы готовили человеческую плоть для ритуального каннибализма. Вайолет с головой ушла в пленку, которую я видел много-много раз. Однако мысль о поедании человека человеком никак не давала мне покоя. Когда мы дошли до видео из Центральной Индии, на котором показывали племя, употреблявшее в пищу конечности мертвецов, Вайолет растянулась на диване ногами ко мне. Ее босая нога уперлась мне в промежность. Она раздвинула ноги, и юбка сползла к талии. Вайолет была без трусиков и гладко выбритая. Ноги были даже бледней ее кукольного лица, но там кожу покрывали рубцы от бритвы. Она положила руку мне на шею сзади и потянула мою голову во влажную, теплую, манящую тьму своего отверстия.
Глаза ее неотрывно смотрели в экран.
Я понял, что влюбляюсь.
* * *
Ремень стягивал ее шею достаточно сильно, чтобы создать полный эффект удушения. Лицо порозовело и все больше наливалось краской, светясь от блаженства. Она лежала на кровати на животе, а я вставлял ей член во всю длину. По телевизору шло плохое садомазохистское порно. Наши отношения длились неделю, и страсть была совершенно психотической; марафон жаждущих крови сексуальных маньяков. Ее глаза закатились, она потеряла сознание, и я кончил.
Я ослабил ремень и стянул его. Потом перевернул Вайолет и мигом принес ароматической соли, которая в считанные секунды привела ее в чувство. С распухших губ капнула слюна, она с трудом задышала, грудь заходила вверх-вниз. Легкие заработали на износ.
— Дорогой, — сказала она, переведя дыхание, — всегда хотела вот так потрахаться.
Она повернулась к телевизору. Там старуха хлыстом по заднице избивала рыжеволосого мужчину.
— Что за хрень, — сказала она. — Старая шлюха бьет какого-то придурка.
Я вышел из ванной, не сводя глаз с сейфа в углу. К этому времени мы уже распробовали немало запретных плодов. Мы избивали друг друга до синяков, а когда это доводило нас до самого предела страданий, мы шли еще дальше. Она давала мне практически все, о чем я когда-либо мечтал. Поэтому я решил, что не стоит держать от нее что-либо в тайне.
— У меня для тебя есть подарок, — сказал я.
Ее глаза едва не горели от предвкушения, хотя я никогда не говорил об этом фильме. Каким-то образом она поняла, что ее ждет, и что она заслужила киносеанс.
— Похоже, я была очень хорошей девочкой, — сказала она, когда я открыл сейф и достал кассету.
— Лучше, — поправил я, — ты была очень плохой.
Я юркнул в кровать, и мы устроились поудобней. Она вцепилась в меня; в ней перемешались возбуждение в крайней степени, сексуальное напряжение и даже толика страха. Экран загорелся. Слова «Кровавая баня» были написаны маркером на бумаге. Листок опустили, открывая вид на грязную ванную. На экране появился мужчина, страдающий от лишнего веса, голый, если не считать пары сапог, резиновых перчаток и маски с мотоциклетными очками, скрывающими его глаза. Он что-то прохрипел, и пришли еще двое мужчин в подобном облачении. Один из них был худощавым и лысым, с желтоватой кожей, а второй — мускулистым, с членом, как у хорошего жеребца. Они принесли мешок для трупов. Мешок извивался. Оттуда слышались приглушенные крики.
Я почувствовал руку Вайолет рядом со своей.
На экране толстяк распорядился опустить мешок. Худощавый подскочил к камере и взял ее, чтобы подойти поближе. Мешок расстегнули, и нашему взору предстала молодая женщина, полностью раздетая, с кляпом во рту. На ее лице безошибочно читался ужас. Ужас был настоящим. Ее вытянули из мешка и бросили на пол. Она была связанной и не смогла смягчить падение. Мужчины сразу же принялись за дело. Следующие двадцать минут ее унижали, избивали и насиловали всеми мыслимыми способами.
Вайолет смотрела, не издавая ни звука, полностью поглощенная действом.
Она вздрогнула, когда толстяк вышел за экран и вернулся с мясницким ножом. Мускулистый в это время трахал женщину в зад. Он быстро угомонился и перевернул ее, чтобы спустить на лицо. Толстяк подержал для него голову женщины, а когда тот кончил — ударил ее ножом.
У Вайолет перехватило дыхание. Фильм продолжался; это была настоящая кровавая баня, жесточайший снафф. Жертву убили и распотрошили, изверги играли с ее внутренностями. Экран потемнел, и пленка закончилась.
Как всегда, фильм вызвал во мне противоречивые чувства — ужаса и постыдного, но приятного вуайеристического желания. Мне стало любопытно, как же себя чувствует Вайолет. Она смотрела фильм, не отворачиваясь и не протестуя, но я не видел ее лица. Ее голова покоилась на моей груди.
Когда фильм кончился, в комнате потемнело.
— Господи, — прошептала она, — это было прекрасно.
Она ушла в ванную. Там ее вырвало.
* * *
— Слава бывает разной, Алекс, — сказала она на следующий день. — Бывает слава огромная, как у кинозвезд и всяких говнюков на телевидении. Но бывает и слава в узких кругах. Андерграунд; имена, о которых шепчут в самых темных углах. Такие, как «Кровавая баня».
— Ты что, считаешь это искусством?
— Это — кровавый мусор, мерзкий и запретный, но все равно это — искусство. Оно впечатлило меня больше, чем что-либо другое в жизни.
— Это просто шок, потому что все на самом деле.
— Нет, это больше, чем шок, Алекс. Это — не просто нездоровое любопытство или подсознательный садизм. Это — голод чувств, вечная тяга к чему-то новому, чему-то впечатляющему. Дело не в изнасиловании, кровище и их реальности. Понятно, что находятся психи, которые творят такое. Главное и самое примечательное состоит в том, что люди, которые никогда такого не делают, у кого никогда не было смелости или даже желания делать что-то подобное, все равно хотят такое видеть. Сознательно или нет, каждый хочет побыть свидетелем такого, что практически невозможно представить, не то что видеть. Дух снаффа — не в самом его существовании, а скорее во всеобщей привлекательности. Пусть он совершенно невыносим, но он гораздо притягательней даже самой грязной порнухи.
