Рыжий, веснушчатый. А глаза — симпатичные. Голубые, проницательные. Детские, правда. Я бегу от детскости, стесняюсь её. Мне взрослости испить хочется — это глупость, знаю. Или, скорее, психологический комплекс. Но я своими комплексами дорожу, не то что некоторые — в них творческое сусло и заряд к движению.
Интересно, у нас могло бы с ним получиться?
— Вот, — подвиг повторить хотела, задирая подол платья. И реакция лейтенантика была интересна — пусть возбудится и проклянёт себя за мысли порочные. Но Марина, резкая такая, пригнулась и за край платья ухватилась. «Не надо, не надо», — шепнула. Пришлось подчиниться. — Всё порвали мне там. Ступить не могу. Детей уж, видимо, не придётся выносить. И это в пятнадцать!
— Пятнадцать! — воскликнул голубоглазый и веснушчатый лейтенантик. — Это серьёзно. Это предельно серьёзно. Это просто чрезвычайное происшествие. Пишите заявление! — указал он рукой на стул.
Ковыляя, села. Дед справа поддержал, тётя Марина — слева. Оба бледные, жалкие. Особенно дед. Тяжело Никите Владимировичу. Больно. Не укладывается это в его библиотеку впечатлений.
Он здесь же работал, участковым. Надо думать, в этом самом кабинетике располагался. И лейтенанта этого наверняка хорошо знает. Потому и не глядит сейчас на него. На пенсию ушёл капитаном. Были ли в его практике изнасилования?
— Игорь, — молвил дед хрипло. Глаз так и не поднимает. — Об одном лишь прошу: будь добр, сделай так, чтобы шума никакого не было. Ты же можешь, я уверен. Чтобы не терзали девку. Да и меня…
— Хорошо, — коротко кивнул тот. — Постараюсь. Хотя…
Продолжать не стал. Дед вопросов с просьбами тоже не озвучивал. Лишь вздохнул в очередной раз тяжко-претяжко. Ой, блин, жалко его!
— Уверяю вас! — торжественно заверил нас при прощании младший лейтенант милиции Игорь Кондаков, стаж работы в органах вместе со стажировкой четыре года (источник информации получен позже, не разглашается). — Уверяю вас, что это вопиющее преступление будет раскрыто! В кратчайшие сроки.
Это я домысливаю, конечно. Так пафосно он не говорил. Он лишь буркнул что-то коротко. Но смысл тот же.
«Первый: лет восемнадцать — двадцать два. Рост около ста восьмидесяти. Был одет в тёмно-синие спортивные брюки с полосками на боках и жёлто-синюю футболку. На лице — небритость. Скорее, пушок. Глаза карие. Зубы неровные, туда-сюда смотрящие. Запомнилось это потому, что при совершении акта насилия пытался меня целовать. Особые приметы — крупная родинка на шее. С правой стороны.
Второй взрослее. Лет двадцать семь — тридцать. Был одет в серые брюки, голубую рубашку с коротким рукавом и неопределённого цвета спортивную кепку. Неопределённого — потому что запылённая и сальная. Предположительно, изначально была светло-серой. Вероятно, имеет залысины или плешь: кепка съезжала на затылок и мне бросилось в глаза отсутствие волос. Хотя не исключено, что просто коротко стрижен. Вёл себя особо агрессивно и цинично. Употреблял в огромных количествах нецензурные выражения и угрозы. Демонстрировал откидной нож, поднося его к моему горлу. В частности, угрожал зарезать и выпотрошить».
Ну, как-то так. Постаралась передать ярко и с чувством. Хоть и тщательно сдерживаемым. Понимаю, что витиеватостям здесь не место.
Припасу их для романа. Это же роман будет? Или повесть?
Стихи и проза. Больше проза. Чуть ли не с детского сада. Мне всего пятнадцать, а у меня уже две законченные повести и одиннадцать рассказов. Три публикации. Стихотворение и рассказ печатались в городской газете — «Ленинская правда». Ещё рассказ — внимание! — в самой «Пионерской правде». У неё тираж — десять миллионов. Как минимум десять миллионов человек, а скорее всего больше, погрузились в мой мир. В переливчатость моего сознания. Это крайне волнительно. Это будоражит.
Полтора месяца назад. Номер сорок четыре. На четвёртой полосе. «Запомните его таким», фантастический рассказ. Подпись: С. Бойченко. Это плохо, согласна. Почему бы не написать широко и понятно — СВЕТЛАНА БОЙЧЕНКО. А так даже никто и не понял, что я особь женского пола. Большинство наверняка решило, что это Сергей какой-нибудь.
Зато рисунок присутствует. Художник В. Зиганшин. Угол дома, а на крыше — непонятное существо. Вроде как тот самый инопланетянин, о котором идёт речь. Но догадаться трудно, потому что рисунок не ахти. Не исключено, что с большого бодуна накарябал его гражданин Зиганшин. Будь я редактором — не поставила. Рассказ заслуживал большего.
Впрочем, всё это нюансы. Издержки. Главное — суть. Она в том, что корабль отправился в путь по извилистым и стремительным потокам вдохновения. Большому кораблю — большое плавание.
Не знаю, почему стала писать.
Хотя нет, знаю. Но это циничное объяснение. Но ведь писатель — этот тот, кто разговаривает с самим собой без экивоков, так ведь? Кто не обманывает себя.
Чтобы оторваться от толпы. Чтобы возвыситься. Знаю, что я лучше и ярче многих. Лучше большинства. Меня ждёт большое будущее.
«Тот сумрачный день начался для Марии Бальтазар ровно так же, как львиная доля других не менее сумрачных и уж куда как более рутинных дней её жизни. Она проснулась на рассвете в придорожной гостинице «Серебряная подкова», наскоро перекусила имевшейся при себе скудной пищей путешественника, выбралась наружу и самой первой успела занять место в дилижансе захудалой компании «Доннер и сыновья», что вот уже третий год как испытывала серьёзные финансовые затруднения из-за постоянных налётов бандитских шаек и вот-вот собиралась закрыться. Не исключено, что сегодняшний рейс мог оказаться последним в её истории.
Вскоре в скрипучем и обшарпанном дилижансе стали размещаться новые пассажиры…»
Первая глава. Начала писать её тем же вечером в общей тетради зелёного цвета, которую привезла именно для этой цели. В первом часу ночи — дед уже приподнимался в постели и строго спрашивал, не пора ли на боковую — закончила. Получилось семь страниц. Неплохо.
Последний абзац, вот он:
«Ну а тот, что постарше, больше не издал ни слова. Он грубо повалил Марию на землю, разорвал на ней одежды, и когда тело девушки не скрывало более ни тряпицы, алчно припал к ней, вонзая в её нежное лоно свой огромный и трепещущий член. Белый свет помутился в глазах девушки».
В «Пионерской правде» вряд ли опубликуют, хи-хи.
Я постоянно о них думаю. Должно быть, это нормально в моём возрасте, но сей факт всё же беспокоит меня. В том ли направлении ли я развиваюсь, правильно ли формируюсь?
