Месье Бонишон привычно препоручился компетенции мистера Норберта — и после первой же ложки был вынужден признать его правоту.
Сытость располагает к праздным беседам. Покончив с гарбюром и тартифлетами и принявшись за клафути, друзья завели дискуссию о том, сухую лозу какого сорта винограда следует брать для обжарки на её огне отваренных в бульоне свиных потрошков, дабы трикандили получились идеальными, — а когда сошлись на Мальбеке, перешли к зависимости вкуса фуа-гра от породы гуся, давшего печень, причём месье Бонишон оказался горячим сторонником тулузцев, тогда как мистер Норберт упорно выступал за ландцев.
— Кстати, — сказал мистер Норберт, прожевав и проглотив добрый кусок пирога, — помните ли вы Дюфура?
— Нет, и не хочу вспоминать, — поморщился месье Бонишон и залпом допил свой кальвадос. Дюфур являлся приятелем мистера Норберта, иначе говоря — одним из тех многочисленных лакомок, которых месье Бонишон регулярно оказывался вынужденным угощать за компанию со своим другом — не всех сразу, впрочем, ибо приятели мистера Норберта были разбросаны по всему свету. Они некогда ссудили мистера Норберта сведениями о местных мастерах кулинарного искусства, и тот никогда не стеснялся оплатить долг за счёт месье Бонишона.
— Я пару месяцев назад случайно столкнулся с ним на улице Леблана, — продолжил мистер Норберт, — и сперва не узнал его — так он отощал. Он всегда был корпулентной особой, а нынче от его объёмов осталась едва ли треть.
— Он заболел? Чем же? — с плохо скрываемым злорадством спросил месье Бонишон.
— Ожирением печени — потому-то наша дискуссия и напомнила мне о нём. Врачи предписали ему строжайшую диету, и отныне бедняге разрешено есть только творожок и кашку, иначе не избежать стеатогепатита — кажется, так эта мерзость называется на варварском языке эскулапов.
— Какой ужас, — притворно вздохнул месье Бонишон, страстно ревновавший мистера Норберта ко всем его консультантам. В Токио, к слову, их наличествовало чуть меньше дюжины, и месье Бонишон уже приготовился к неизбежной встрече с ними.
— Кстати, вам бы тоже не мешало последить за своим весом, дружище, — нетактично добавил мистер Норберт. В отличие от сдобного месье Бонишона, он был костляв и сух, словно щука.
Месье Бонишон пропустил добрый совет мимо ушей.
— Хотел бы я попробовать паштет из печени этого Дюфура, пока она ещё не похудела, — буркнул он, поднося ко рту десертную ложку.
Мистер Норберт хохотнул — и месье Бонишон едва не подавился, осознав, что его мысль прозвучала не только в его голове.
Мечты отведать человеческого мяса впервые посетили месье Бонишона ещё в раннем детстве. После того, как ему прочитали «Красную Шапочку» в жестоком пересказе Шарля Перро, он увидел себя во сне в качестве волка, не жуя проглатывающим сперва бабушку, а потом внучку, и проснулся истекая слюной. Когда он подрос и научился сам разбирать буквы, его любимым чтением стали не тома полного собрания сочинений Жюля Верна, а раскопанные в обширной дедовской библиотеке раритеты: «Повесть о путешествии к землям Бразилии» Жана де Лери с гравюрами Теодора де Бри, «Особенности Антарктической Франции» Андре Теве и перевод «Достоверной истории и описания страны диких, голых, суровых людей-людоедов Нового Света Америки» Ганса Штадена — над страницами, повествующими о каннибалах и изображающими их пиршества, юный Николя мог просиживать часами, при этом он горстями поглощал конфеты, крекеры и солёные орешки, заглушая мучительный аппетит, отчего и располнел.
Когда он подрос, его пленила криминальная хроника, ибо в ней иногда попадались рассказы о случаях каннибализма. Пропустив ужасающие описания убийств и расчленений — так любитель свиных колбасок или говяжьих отбивных редко интересуется мясницкими подробностями, — Николя по нескольку раз перечитывал скупые описания приготовленных из человечины кушаний, и мечтал о том дне, когда сам отведает запретной плоти. Эти грёзы были настолько сладостными, что иногда возбуждали не только голод, но и желание совершенно иного характера — весьма сильное, но, к счастью, поддающееся утолению мануальным способом.
А вот заполнять сосущую пустоту внутри живота становилось всё труднее. В конце концов привычная пища вовсе перестала вызывать чувство насыщения, так что бороться со зверским голодом, настойчиво требующим недоступного, оказалось возможным только с помощью блюд, чей вкус для Николя ещё не утратил новизны — или вновь обрёл её на плите одарённого повара.
Постепенно мир высокой кухни всерьёз заинтересовал Бонишона-младшего. Несколько лет он даже развлекался ресторанной критикой, быстро стяжав славу сурового, но справедливого судьи, однако потом ему начали приедаться и самые роскошные угощения, отчего месье Бонишон поспешил переключиться с шедевров профессиональной гастрономии на аутентическую кулинарную экзотику народов мира — и отправился путешествовать.
— Мне не раз доводилось слышать, что в этом городе находится таинственный ресторан «Сагава», где подают женское тело, убедительно сфабрикованное из риса, рыбы и овощей, — поведал мистер Норберт, элегантно сплюнув в пригоршню вишнёвые косточки. — У него даже наличествуют внутренние органы, а кровь ему заменяет острый соус надлежащего цвета. Говорят также, что к палочкам для еды там прилагается настоящий скальпель, но поскольку адрес ресторана никому не известен, я боюсь, что это каннибальское суши — всего лишь городская легенда.
«Тем лучше», — мысленно заключил месье Бонишон, подозревая, что такое блюдо привлекло бы его не больше, чем ценителя настоящей дичи — соевая имитация мяса.
— Я собирался завтра показать вам бар, где практикуется так называемое нётаймори, то есть использование живой обнажённой японки в качестве стола, — продолжил мистер Норберт, — однако теперь мне кажется, что это дурная идея. Впрочем, если вы пообещаете не кусаться...
Он разразился неприлично громким смехом. Месье Бонишон постарался присоединиться к нему, дабы обратить свои странные фантазии в глупую остроту, после чего разговор вернулся к менее экстравагантным субпродуктам, нежели человеческий ливер.
Мистер Норберт вспомнил о столь неловком для месье Бонишона эпизоде лишь через несколько лет. Случилось это вскоре после возвращения из очередного визита в Пекин, куда друзья на сей раз летали исключительно для того, чтобы продегустировать креветок, вымоченных в китайской водке байцзю.
— Нынче утром, пока я чистил зубы, мне отчего-то пришла на память ваша давняя шутка про фуа-гра из нашего общего знакомого, — сообщил мистер Норберт за обедом. Месье Бонишон побледнел и едва не подавился. — Она навела меня на мысль, что мы с вами перепробовали уже практически всё, что может проглотить любознательный едок без риска заплатить за необычайный вкус собственной жизнью, но кое-что тем не менее упустили. Нам служили пищей самые разные существа, что плавают, летают, ползают и ходят — за одним-единственным исключением, ибо мы едали акульи плавники и соловьиные язычки, живое змеиное сердце и тушёные обезьяньи мозги, но вот плоти венца эволюции мы в гастрономическом смысле ещё не познали.
