Тем не менее князь не успокоился. Что-то странное и подозрительное виделось ему в том человеке. Отозвав в сторону до нельзя разгневанного хозяина дома, он как мог попытался описать таинственного незнакомца – и синий фрак, и седеющие виски, и римский нос. Но тщетно – ни один из числящихся в списке приглашенных под это описание не подходил. Более того, слуги не смогли вспомнить этого гостя – его не видел никто, ни входящим, ни выходящим из дома. Как будто он в воздухе растворился. И даже далекому от всякой мистики князю стало не по себе.
Но, как известно, беда не приходит одна. Когда на следующий день безутешный опозоренный барон принимал соболезнования и готовился к похоронам супруги, а чиновники улаживали формальности, связанные с отправкой тела посла на родину, выяснилось еще одно пренеприятное обстоятельство. Из рабочего кабинета дипломата пропали крайне важные секретные документы. Предание их гласности могло повлечь серьезные осложнения дипломатических отношений между его страной и Россией. Тщательное расследование дела ни к чему не привело. Возможно, господин N. сам передал кому-то бумаги, но ведь их могли и выкрасть. И тогда нет ничего странного в том, что он, помутившись рассудком, задушил баронессу и покончил с собой. И хоть дамы утверждали в один голос, что баронесса Дорн, известная своим легкомыслием и непостоянством, даже не была до этого вечера знакома с посланником, но мало ли что может приключиться в горячке масленичного маскарада!
Начался пост, волна увеселений схлынула сама собой. Другие заботы захватили умы столичной знати. Скандалы, как бабочки-поденки, не живут долго. Барон Дорн ушел в отставку и отправился в свое имение, из маленького немецкого княжества прибыл новый посол, о неприятном происшествии на «дипломатическом» маскараде стали забывать.
Забыл о нем и князь Бобровский. Княжна Зинаида опять стала нежной и ласковой, просила почаще навещать ее и даже осмеливалась ответить на его поцелуй, когда компаньонка Софи ненадолго оставляла их одних. С трудом высидев присутственные часы в департаменте, князь спешил на Фонтанку, чтобы поскорее увидеть дорогую Зизи. Порою, сидя рядом с ней и читая вслух модный роман, он поднимал глаза, встречался с ней взглядом и терял нить повествования. И все чаще представлял, как скажет ей: «Позвольте поговорить с вашим батюшкой о нашем будущем».
Да, будущее казалось ему безоблачным. Но однажды воскресным утром он получил от княжны записку. Зинаида сообщала, что нездорова и по этой причине не сможет принять его. Огорченный Бобровский написал ей пылкое письмо с пожеланиями скорейшего выздоровления и отправился в церковь. Отстояв литургию, он решил прогуляться по набережной Фонтанки – благо, солнце светило по-весеннему. Ноги сами привели его к дому Яковлевых.
И вдруг… Князь не поверил своим глазам. В нескольких шагах от него стояла Софи, а чуть поодаль Зинаида разговаривала с тем самым незнакомцем, которого он видел на маскараде. Незнакомец повернул голову, и Бобровский наконец смог разглядеть его лицо, холодное и самодовольное выражение которого производило крайне неприятное впечатление. Светлые глаза с прищуром в упор смотрели на князя. Он сделал шаг вперед, но в это мгновение медленно едущий высокий экипаж преградил ему путь, скрыв собою незнакомца и Зинаиду. Когда же экипаж проехал, на тротуаре стояла одна лишь Софи.
- Софи, с кем только что разговаривала барышня? – бросился к ней Бобровский. – И куда они подевались?
- Барышня? – подняла на него удивленные глаза компаньонка. – Вы ошиблись, князь. Барышня нездорова и не выходила сегодня из своей комнаты.
- Но я же своими глазами видел. Я не мог ошибиться.
- Простите, - Софи наклонила голову и скрылась в доме.
Обескураженный, Бобровский отправился к себе на Фурштатскую, а там его ждало известие о смерти московской кузины. Елизавета упала на прогулке с лошади и скончалась через несколько часов, не приходя в сознание.
В последующие дни князь пребывал в крайне удрученном состоянии. Смерть родственницы, с которой он был дружен, странное поведение Зинаиды, появление таинственного незнакомца – все это мучило его и днем, и ночью. Он чувствовал между этими событиями какую-то странную связь, но никак не мог понять ее. Между тем княжна снова охладела к нему, на расспросы отвечала резко, а когда он попытался выяснить, действительно ли она не выходила из дома в то воскресенье, предположила у него «горячечные видения».
Как-то раз, находясь на службе, которая, увы, была больше синекурой и не могла полностью занять внимание, Бобровский вспомнил, где раньше встречал незнакомца. Здесь, в здании министерства, в Присутственной галерее. И было это недалече как осенью. И… (тут у князя захватило дыхание) и в тот же день он узнал о смерти на маневрах своего давнего знакомца ротмистра Аверина. Что же получается? Неужели появление этой загадочной персоны, которую, кроме него, не видит никто, предвещает чью-то смерть? Но если Аверин и Лиза были близкими ему людьми, то немецкого посланника он не знал вовсе, да и баронессе был едва представлен. Справедливо ли делать такой поспешный вывод? Что, если это всего лишь цепь совпадений?
И все же Бобровский решил нарисовать незнакомца и показать портрет служащим министерства. Пытаясь припомнить малейшие детали облика этого странного человека, он сидел в задумчивости над рисунком, покусывая перо, и вдруг услышал за спиной голос своего товарища Ивана Воронина:
- Живописуешь? Стой, знакомое лицо.
- Ты правда его знаешь?
- Ну да. Это же Чертанов, статский советник. Только он умер лет пять назад.
- Ты не путаешь? – не поверил Бобровский.
- Никоим образом. Была какая-то темная история, его обвиняли в служебных злоупотреблениях, и с ним случился разрыв сердца. А наш любезный Т. потом купил его дом – выморочное имущество. Наследников-то у Чертанова не было. Да ты знаешь, мы ведь были там зимой на маскараде.
Князь, будучи человеком богобоязненным, тем не менее категорически отрицал существование призраков и возможность общения с ними. И вдруг то, что он всегда считал вздором и суевериями, сказками темных старух, ворвалось в его жизнь.
Желая найти утешение, Бобровский отправился на Фонтанку к княжне, но в дом встретил его суетой, запахом успокоительных лекарств и чьими-то всхлипами, доносящимися в переднюю из комнат.
- Господа никого не принимают! – угрюмо известил его старый слуга.
Все разъяснилось через несколько часов, когда на Фурштатскую явилась заплаканная Софи.
- Я не знаю, что мне делать, князь, - рыдала она. – Меня выгнали, и мне некуда идти. Барышня Зинаида убежала из дома. Оставила записку, что уезжает с господином Чертановым. И чтобы ее не искали.
