Или:
- Вы полицейский или затраханный социальный работник? Очнитесь и посмотрите вокруг!
Вряд ли она слышала хотя бы слово из того, что я ей говорил.
Несколько дней спустя в участок на Экокс Грин пришел толстый конверт с одорантом для бытового газа. Запах держался в помещении неделю. Группа неофашистов взялась патрулировать улицы. По ночам они расхаживали по улицам в полувоенной форме и с овчарками на поводках. Но кражи продолжались. С отчаяния полиция предприняла массовый обыск домов подозреваемых. Безрезультатно. Зато местные расисты воспользовались тем, что полиция была занята обысками, и устроили свою хрустальную ночь. Они разнесли в округе китайские магазины и подожгли несколько домов. Мы не смогли предотвратить погромы, и я до сих пор считаю, что наше руководство было прекрасно осведомлено о готовящейся акции и просто предпочло закрыть глаза.
Наступивший ноябрь был очень холодным. Солнце почти не показывалось из-за облаков. На улицах был гололед. От выхлопных газов в воздухе постоянно висела удушливая дымка. Дни и ночи я носился по городу с одного места преступления на другое. Мои руки и лицо каменели от холода и подавленности. Жизнь словно утратила смысл.
Дружок Джулии переехал в Ковентри, где нашел работу. Джулия начала постепенно перевозить туда вещи. Странно было обнаруживать исчезновение привычных предметов - картин, книг, безделушек, которые я считал неотъемлемой частью дома. Должно быть, во избежание ссоры Элейн разрешила Джулии увезти часть вещей, ей и не принадлежавших. Я же чувствовал себя слишком усталым, чтобы вмешиваться в их дела. Я приходил домой, валясь с ног от усталости. Без Джулии, наполнявшей дом запахом своих духов и музыкой, все напоминало о прежних временах, когда Джулия еще не родилась и мы с Элейн только купили дом. Может, думал я, нам удастся вернуть что-нибудь из той жизни.
Сентиментальная погоня за прошлым заставила меня забрести на пустырь в Тизли, недалеко от улочки, на которой я жил в детстве. Пустырь тянулся между фабрикой и запасными путями, на которые отгоняли товарные составы. На этом поросшем травой и заваленном ржавеющим хламом пятачке в возрасте десяти-одиннадцати лет я проводил вечера, ввязывался в драки и шпионил за парочками. Помню, в детстве это место казалось мне весьма таинственным, но за долгие годы здесь так и не произошло ничего необычного.
У меня в этот день - понедельник или вторник, точно не помню, - был выходной. Было холодно и пасмурно. Пытаясь разобраться в собственных мыслях, я пробродил по Тизли весь день. Я думал о том, как легко страх подчинил себе жизнь города. Мне самому доставляло большого труда не поддаться общей панике. Я думал о том, как легко винить других и тяжело докопаться до правды. Действия полиции, в сущности, лишь помогали преступникам заметать следы. Когда я дошел до конца пустыря, из-за деревьев показалась красная луна.
Я так задумался, что, когда увидел ребенка, мне показалось, что он часть моих собственных воспоминаний. Луна скрылась за облаками, и я не мог разглядеть его лица. Ребенок появился из дыры в заборе, отделявшем железнодорожное полотно от пустыря. Помню его пальцы: необыкновенно тонкие и бледные, они были как будто слишком длинны для рук. Он посмотрел на меня и тут же отвел взгляд. Большие темные глаза на белом, почти прозрачном лице. Новомодная спортивная куртка делала его крупнее, чем, должно быть, он был на самом деле. При этом что-то в его манере держаться говорило о крайней нищете. Я подумал: зачем он сюда пришел?
Какое-то движение у старой станционной будки привлекло мое внимание. Из-за стены показалась голова другого ребенка. Еще один прятался за забором. Я понял, что окружен, но вместо страха ощутил лишь усталость. В воздухе пахло жженой пластмассой. Должно быть, где-то рядом жгли мусорные баки. Морозный воздух похрустывал, словно старый целлофан. Все краски потонули в тумане. Пытаясь поймать детей, я бегал по пустырю и в бледном свете луны видел повторную экспозицию собственных рук. Дети уворачивались, прятались. Все это напоминало сцену из немого кино. Я думал о том, что довело этих детей до такого нечеловеческого состояния.
Становилось все темнее, и уже ничего нельзя было разглядеть. Кое-как я выбрался к гаражам, тянувшимся вдоль пустыря. Я вспомнил, что однажды видел, как у этих гаражей скинхеды избивали китайчонка. Пахло плесенью и кошачьей мочой. Вокруг ни души. У дверей гаража я снова увидел двух детей. Я бросился в их сторону, но лишь оцарапал руки о ржавые ворота. Один из них коснулся своими тонкими пальцами моего запястья. И лишь в следующее мгновение я осознал, что он снял с меня часы. Что-то было не так и с этими гаражами. Я обвел глазами пустырь, едва освещенный отблеском городских огней. Три гаража. Когда я был ребенком, их было два.
Дома я ни словом не обмолвился о случившемся. Ближе к полуночи я вернулся на пустырь с фонарем и лопатой. Дети уже ушли. Третий гараж оказался декорацией, наспех сложенной из кирпича, того самого, что недавно был украден у строительной компании. При помощи лопаты я взломал дверь и вошел внутрь. Ноги мои ступили на что-то скользкое.
На земле были навалены кучи хлама: одежда, еда, подушки, журналы, - и все уже начало покрываться плесенью. К стене было приставлено оконное стекло. Из-под луча карманного фонаря во все стороны разбегались тараканы. На земле лежали прогрызенные крысами пакеты с кормом для животных, на разбухших от сырости обложках кассет с порнофильмами угадывались очертания обнаженных тел, в контейнере для мороженого догнивала пицца. Вдруг я поскользнулся и, чтобы не упасть, оперся на лопату.
Приходилось ли вам, вынося кошачью плошку, залезть совком в то, что закопано под наполнителем? Лопата погрузилась в почву и сковырнула пласт отвратительной жижи. Я тотчас зажал нос рукой. Фонарь мой выпал и воткнулся в склизкую почву, освещая перед собой небольшое пространство. В его луче на мгновение появилось чье-то лицо и затем исчезло.
Я начал копать. Под слоем слизи оказалась куча купюр: скомканные пятерки и десятки. Затем показались покрытые патиной и слизью монеты. Меня то и дело рвало, хотя я не ел целый день. На улице уже рассвело, когда я наконец добрался до кучи пожелтевших костей, замотанных в темную ткань. От плоти уже ничего не осталось. Я раздробил кости лопатой и завалил склизкой почвой. Фонарь мой, должно быть, утонул в вонючей жиже. Я не стал искать его и вышел наружу.
С бледного утреннего неба на меня смотрела ржавая луна. Я вытер башмаки о траву и подумал о загубленных жизнях детей с пустыря. Я думал о взяточнике, который, питаясь деньгами, словно вампир кровью, восстал из мертвых в образе детей-призраков. Неудивительно, что полиция не могла распутать это дело.