Палатка стоит на берегу крохотного озера, окруженного кольцом густых деревьев. Я купался весь день и не видел ни одной лягушки! А теперь, вслед за первой солисткой, целый лягушачий хор вступает в ночи. Весь периметр овального озерца звучит, а я сижу на берегу, курю и вспоминаю.
Друг, учивший меня нырять, давно умер. А «прыгать по-человечески» так и не научил.
По телу разливается тепло. Каждый раз, когда случается увидеть во сне умерших друзей, близких, охватывает чувство благодарности за нежданную встречу.
Какая теплая ночь! Вода, наверное, как парное молоко.
Хор земноводных певцов вдруг смолкает.
Возвращаюсь в палатку и укладываюсь рядом с женой. Как я ни осторожничаю, она снова просыпается.
— Ты где был?
— Курил на улице.
— Ай! Не прикасайся ко мне, ты совершенно ледяной! Что, опять купался?
— Нет, сидел на берегу.
— А почему мокрый?
Ощупываю себя и действительно обнаруживаю, что весь покрыт капельками воды. Предчувствуя недоброе, подношу руку к голове.
Пальцы нащупывают огромную зазубренную дыру в моем черепе.
Я просыпаюсь с криком, в одиночестве, разметавшись по кровати в спальне.
Из открытого окна доносятся пьяные крики. Кто-то ругается и спорит, каким путем идти дальше.
Духота стоит невыносимая. Воздух, кажется, можно резать ножом. Это лето меня доконает… Неудивительно, что приснился кошмар. В голове гудит, как с перепою.
Пил я вчера или нет? Наверное, пил. Со мной это в последнее время часто случается. Ничего, без выпивки эту жарищу вообще невозможно выносить, можно с ума сойти!
— Ты и сошел уже. Почти. — Я пугаюсь звука своего голоса.
Надо попить.
На кухне в чайнике обнаруживается немного воды. Теплая… Лучше, чем ничего. Закуриваю, глядя в окно на ветки деревьев, вырванные из тьмы светом кухонной люстры. Ни ветерка! Конец августа. Может, в связи с глобальным потеплением осени вообще не будет?
Ясно одно — поспать мне больше не грозит.
Выпить валерьянки?
Открываю холодильник и понимаю, что все лекарства, стоявшие на полочке дверцы, куда-то улетучились. Что за черт? Или они в каком-нибудь сне здесь стояли? Какая каша в голове!
Ну что ж, у писателя один способ разгрести завалы сознания — изложить их на бумаге.
— И ты думаешь, эти изложения будут читабельны?
Стоп, завязываем разговаривать сами с собой! Если от тебя ушла жена (положим, это еще вопрос, кто от кого ушел… ладно), это не значит, что надо впадать в безумие.
Достаю с крыши холодильника ручку и бумагу, всегда лежащие там для записи «ночных прозрений». Сажусь за стол, чтобы вылить на бумагу кошмар.
Почему-то кажется, что записываю совсем не то, что снилось. Или ученые правы, и мы выдумываем наши сны, изобретая налету из хаоса, царящего в едва пробудившемся мозге?
Опять пью из-под крана. Но чем чаще прикладываюсь к струе, тем больше пот заливает мне глаза. Я слизываю его с губ, и он такой соленый, что кажется кровью. Словно губы разбиты.
Надо умыться.
Захожу в ванную, включаю воду и, рыча от удовольствия, плещу себе в лицо. Потом поднимаю голову и в зеркале над раковиной вижу, что лицо мое залито кровью, текущей из огромной дыры в голове.
Я просыпаюсь под горой одеял, дергая ногами, как припадочный, а рядом вскакивает жена, моя настоящая жена.
— Господи! Что с тобой?
— Кошмар… Тьфу ты… Сейчас расскажу.
Она стонет и падает на подушку.
— Давай утром, а? — И, отвернувшись к стене: — Ну как я теперь усну? В таком холоде. Включи опять плиту, что ли. Только не ложись, пока не погасишь.
— Ладно.
Встаю и содрогаюсь от стужи. За окном — декабрь и минус тридцать, а в доме отключено отопление. Авария на теплотрассе, сказали. Минимум сутки ремонта. Проходя мимо окна, всем телом чувствую идущую от него стену холода. Где-то в углу рамы тонко пищит уплотнитель под струей холодного воздуха, проходящего внутрь квартиры.
Надеваю свитер, штаны, шерстяные носки и бреду в кухню. Там зажигаю конфорки, без участия сознания, будто зомби, которому отдал приказ повелитель. Бр-р-р! Здесь еще холоднее. Стужа прогоняет остатки сонливости.
— И что теперь делать? — спрашиваю себя и пугаюсь сходству ситуации с только что приснившейся.
Стоп! Спокойно!
Открываем холодильник. Ага, лекарства на полке дверцы. Уже хорошо.
Отсчитывая годы каплями успокоительного, признаю, что мысль моего двойника во сне была не так уж плоха: надо поскорее все записать.
Давненько не снились кошмары. Особенно такие — вложенные друг в друга, как китайские шкатулки.
Иду в кабинет, включаю компьютер.
И вот я сижу перед монитором и набираю этот текст. За спиной висит зеркало. Не знаю, зачем повесил его там. Оно висит слишком низко, чтобы стоя смотреться в него. Но сейчас я больше всего боюсь, что, обернувшись, увижу свою окровавленную физиономию и зубчатую дыру на голове, в которой пульсирует белесый, как личинка мухи, мозг.
И тогда я опять проснусь в поту, снова побреду сюда и опять буду вынужден набирать ВОТ ЭТИ БУКВЫ.
Интересно, какое на этот раз будет время года…
