Уже после, когда они пили обжигающий кофе со сливками при столь же обжигающей жаре на террасе случайного кафе, Джон как бы между прочим поинтересовался.
— Что ты имел в виду, когда сказал «вероятно»?
— Что сексуальные предпочтения имеют значение, только если убийство было совершено на сексуальной почве. Если убийца просто хотел есть, значение имел исключительно размер порции.
Тон Шерлока был сухим, деловым, как будто он только и делал, что рассуждал о таких вещах. Что ж… вполне возможно.
Джона же увольте, Джону все это было непривычно и становилось не по себе.
— Знаешь, каннибализм — он тоже на сексуальные извращения завязан вообще-то, — произнес Джон как можно ровнее.
— О боже, какая скука, — очаровательно улыбнулся Шерлок. — Впрочем, учитывая, насколько скучны половые акты, можно ли винить людей за попытку их разнообразить?
Джон не знал, то ли ему разворачиваться и немедленно уходить, то ли позорно хихикать. Разрываемый этими противоречивыми стремлениями, он просто сделал еще один глоток.
* * *
В первую ночь на новой квартире Джон спал изумительно. Ему снился родительский дом в Глазго (еще до того, как там стало все настолько плохо, что Джон сбежал в Лондон, как будто в Эдинбурге было негде учиться!), снилась мирная дробь дождя по крыше. Дождь смывал тревогу и тоску.
В ногах кровати и в изголовьях ее сидели беломраморные статуи греческих богов в синих одеждах и с льдисто-прозрачными глазами. Смотрели на Джона, выжидали. Было в них что-то тревожное, но больше красивое — как будто заснеженные горные вершины ярким летним днем. Джон лежал в сонном ступоре, не мог ни рукой, ни ногой пошевелить, и чей-то глубокий голос, смутно напоминавший голос его соседа, нашептывал на ухо непонятные слова.
Приятная, знаете ли, перемена после кошмаров про Афганистан.
Правда, когда Джон проснулся, у него слегка чесались запястья, но это его не обеспокоило. Он только подумал, не стоит ли сменить порошок для белья, к обеду уже забыл.
* * *
Однажды Шерлок принес в дом собаку. Это удивило Джона — сосед не показался ему любителем животных. Почти подросшего щенка бульдога он подобрал где-то на улице.
— Выкинули хозяева, надоел, — коротко объяснил Шерлок. — Без меня погиб бы.
Когда Джон протянул руку, чтобы погладить поскуливающего на одеяле псеныша, Шерлок резко произнес:
— Не трогай!
— Почему? — не понял Джон.
— Это моя собака, — проговорил Шерлок почти угрожающе. — Я его нашел.
— Да ладно, — фыркнул Джон, — я не собирался его есть.
И получил от Шерлока уничижительный взгляд.
Две недели Гладстоун (так Шерлок назвал щенка) ходил за хозяином по пятам, живо бросался к миске, будил Джона лаем по утрам и вообще вел себя как положено собачьему племени. Шерлок его гладил, позволял залезать себе на колени и, кажется, благоволил. Потом пес затих, и два дня подряд почти проспал в своей корзине, просыпаясь только, чтобы выпить воды. Тайком от Шерлока Джон все-таки его погладил; Гладстоун приоткрыл круглые карие глаза, зевнул, лизнул Джону ладонь и улегся поудобнее. Нос был влажным; на больного он не очень походил, но кто его знает?..
На третий день Шерлок сказал, что отнесет его к ветеринару, встал и ушел.
Вернулся с поводком и ошейником, но без собаки. Сказал, что пса усыпили. Неуклюжие соболезнования Джона проигнорировал.
* * *
Во вторую ночь на новой квартире статуи Джону не снились. Снилось другое — темное, сверкающее, великолепное. Оно объяло его и поглотило, и ничего не могло быть лучше этого.
Он проснулся, плача от эйфории, и целых две секунды не ощущал ни боли, ни гнева, ни страха перед будущим — один благословенный, сладостный покой.
* * *
На третью ночь ему не снилось ничего, а на четвертую кошмары про Афганистан возобновились. Правда, они были неяркие, виделись, словно через зернистое стекло, и потом сменялись вполне мирными снами — что-то цветное, бессмысленное и про космос. После них он уже не просыпался, засыпал снова, глубже, глубже… Открывал глаза уже только когда в окно заглядывало солнце и чувствовал себя отдохнувшим как никогда.
Определенно, жизнь с Шерлоком действовала на него хорошо, несмотря на ненормированный «рабочий день». Вот и хромота почти прошла, и итальянский Джон учил гораздо быстрее, чем сам по себе…
Правда, запястья по-прежнему по утрам чесались. А еще появилось какое-то странное, смутное ощущение, будто Джон ни на секунду не остается один. Будто Шерлок все время на него смотрит, даже когда Джон ведет занятие или пытается закадрить девушку в кафе.
Манера Шерлока разговаривать с Джоном, когда его не было дома, только подливала масла в огонь.
Холод расползался с затылка вниз по позвоночнику, и Джону иногда начинало казаться, что вот-вот лед этого взгляда поглотит его целиком.
Потом ему становилось блаженно, легко, и уже ничего не казалось — когда он видел, как Шерлок кружит над очередным трупом или местом ограбления, разговаривая со скоростью десять дедукций в секунду.
* * *
— Весьма неудобно, что ты находишь свои дела важнее моих, — заметил ему как-то Шерлок, когда Джон не примчался сломя голову расследовать кражу оригинального наброска Да Винчи.
— Это в человеческой природе, знаешь ли, — ответил ему Джон.
Ответ был коротким по необходимости: они торчали на карнизе старинного барочного дома, уцепившись за лепнину. Перекрикиваться было неудобно. Джон еще боялся, как бы не включилась с наступлением вечера подсветка.
— Отвратительная природа, — пробормотал Шерлок тоном обиженного ребенка. — Совершенно не умеют распознавать высшее существо!
Джон только фыркнул.
Может, Шерлок и считал себя высшим существом, но в быту был вполне терпим; во всяком случае, мыл за собой посуду и туалет. А скрипка Джону даже нравилась.
Почти всегда.
* * *
Пятый труп — то есть второй с начала участия Шерлока — был найден в запертой комнате запасника музея, куда никто не входил. Девушку, судя по всему, вырвало незадолго до смерти, но отравлена она не была — перерезано горло. И оставалось непонятным, как она оказалась в этом самом запаснике посреди ночи в спортивном костюме и с плеером, явно только что с пробежки.
А на шестом трупе они познакомились с Майкрофтом. Снова девушка, молодая, тридцати еще нет, наверное. Необыкновенно красивая: мало того, что фигура, как у фотомодели, только с формами, так еще и на редкость гармоничное лицо.
Было очень странно и жалко глядеть на нее, лежащую у самого подножия Испанской лестницы, в глухой час к исходу ночи. Судя по словам очевидцев, которых набежало тьма-тьмущая, пока не огородили площадку, труп взялся буквально ниоткуда: только что не было — и вот, лежит себе в деловом костюме, и обе туфли-лодочки надежно надеты на ноги. Никто не видел, как упала. Примерно как в прошлых случаях, только на сей раз ни слез, ни рвоты: отрешенно спокойное лицо.
