— Ну вот и встретились, — сказал он. — Не ждала, красавица?
Мумия промолчала.
Закинув щит за плечо, он обе руки положил мумии на виски.
— Что ж, пришло время… — и оборвал себя, замолчал, прислушиваясь. — Что?!! Ах ты ж тварь!!!
Сильнейшим рывком он оторвал голову мумии и швырнул куда-то далеко. Там раздался сухой рассыпающийся удар.
— Обманула! Обманула! Пустая, сука!
Он нечеловечески быстро обежал всю крипту, надеясь, что где-то здесь находится нужный ему предмет. Но все было мертво и холодно.
Ульфур и Шарп ждали у выхода.
— Летим, — сказал Волков, стремительно проходя мимо них.
— Куда, шеф? — спросил Шарп, взбегая следом за Волковым по трапу.
— Искать этих ваших студентов…
ВБ поднялся, развернулся на месте и стремительно ушел за лес, а с севера показались Ка-50, волокущий на тросе огромную бадью с водой, и два Ми-8 со спасателями…
— Вот они, — сказал Ульфур. — На лесовозе.
— Останови их, — сказал Волков.
— Можно… э-э…
— Можно. Теперь можно.
Это рассказал Джор. Когда мы сидели в подвале.
— Ну, едем мы. Из грязи выбрались — камни начались. Хорошие такие булыганы, в борта и днище лупит почище града. Кидает по-черному. Вылететь — на счет «раз», только отвлекись и разожми пальчики. Кобетова орет, Артур ее за один бок держит, мне приходится задругой. По сторонам не смотрю. Вдруг над самой головой — вжжжухххх! И ветром сверху — как даст. Листья, ветки полетели. И вот такая туша над самыми головами… Я думал, машину сдует, честно. Или что он нас так прямо и раздавит. Потому что такая туша… А он обогнал, развернулся — и повис, гад, над самой дорогой. И так чуть-чуть влево-вправо — как пританцовывает будто. И смотрит. Если честно, я чуть в штаны не навалил. Потому что… ну, нельзя так. Не может быть, не должно быть… Ага. Ну, шофер наш по тормозам, я об кабину локтем, самым нервом — чуть не взвыл… А кэп выходит, и в руках у него шмайссер. То-то про черных копателей вспомнил… Встал впереди машины и таким конкретным загибом… А я вдруг думаю: сейчас по нему как вмажут из всех стволов, и всем нам хана. По кабине стучу: девки, наружу! Они что-то поняли, но медленные, черт… но поняли. Дверь хоть открыли…
И тут, Костян, что-то такое случилось… не знаю даже, как описать. Ни из каких стволов по нам не шарахнули, но было еще хуже. Вот представь: как будто воздух сгустился и таким комом, или мячом — со всей дури — хрясь! Машину подкинуло и назад — и я снова об кабину, уже ребрами… А Хайяму вон два зуба сломало. И Артур всей мордой… В общем, приложило нас. А водила и выстрелить ни разу не успел. Я потом глянул… в лепешку, в общем. Вмяло в капот. Чем они так?
— Не знаю, — сказал я. Хотя уже догадывался.
— И тут вылезает откуда-то этот бритоголовый, лыбится на нас в полные сто десять акульих — и так ручкой показывает: прошу, мол, гости дорогие…
— И вы пошли, — сказал я.
— Угу, — сказал Джор. — И ты бы пошел.
— Пошел бы, конечно. Я же разве в упрек? Я так.
Но это уже было потом. А пока мы с Маринкой отплевались от густой соляровой вони и забрались в кусты: на военный совет.
— Что-нибудь объяснишь? — спросил я.
— Да нет, не знаю, — сказала она. Это цитата откуда-то, Маринка ее везде вставляет, а откуда она — я забыл. — Нас ищут, Кость. И как скоро найдут…
— В любом случае. Ты хоть что-нибудь еще вспомнила?
— Не уверена, но… Это было как сон. Девочка в каких-то лохмотьях и огромная белая собака. Они что-то говорят мне — обе! — а я не понимаю, хотя все слова знакомые…
— Это ты видела…
— Нуда, я сначала их видела, потом тебя, а потом этих… не знаю, как назвать… Когда человек превращается в волка — это оборотень, так? А когда волк — в человека?
— Не бывает таких.
— Видишь — бывают.
— Выборотень, — предположил я. — Выворотень. Точно. Пусть будет выворотень.
— Ты все смеешься.
— А что де… постой. Девочка в лохмотьях и с собакой. Ты же их видеть не могла, ты туда не плавала!
— Так они есть?
— Одета в коричневое платье с клеенчатым фартуком, да? Не лохмотья, просто рабочая одежда…
— Платье, да. Без фартука. И меховая безрукавка — ну очень старая, вся в прорехах…
— Руки у девочки очень длинные, чуть не до колен?
— Да… Да-да. Я еще подумала…
— Постой, Мариш. Белую собаку мы видели ночью, и белая собака привела наших к той избе с подземным ходом.
— Собака меня остановила и не позволила идти дальше…
— А иначе мы могли бы и не найтись. Черт. Как-то уж очень все… плотно. Не находишь?
— Что?
— Ну, обложили нас плотно. Подсказки…
— А где ты их раньше видел?
— Да у той саамской ведьмы. Вроде как дочка ее. Девочка, разумеется. Не собака.
— Я бы уже ничему не удивилась… Туда далеко?
— Далековато. Если лодку позаимствовать…
Издалека донесся шум вертолетов. Нарос и стих.
— Если лодку, — сказала Маринка, — то можно рвануть к спасателям. В конце концов, силовая структура. И их же, в конце-то концов, люди погибли. По-моему, это самое разумное.
— Мы на том озере будем как мыши на блюде. Вдоль берега пойдем. Ну, сутки идти, я думаю… чуть больше. Вода там есть, а со жратвой — перетерпим. Перетерпишь ведь?
— Наверное, — сказала Маринка. — Я сейчас ничего не хочу.
— Тогда надо берег найти. — Я вытащил компас. — Туда. Наверное. Скорее всего…
Мы пошли вдоль дороги в ту сторону, откуда приехал лесовоз, и через каких-то десять минут вышли на другую дорогу, на хорошо укатанный проселок. По которому мы, надо полагать, когда-то и приехали в эти заколдованные места. А еще через полчаса я увидел характерный блеск между деревьями и понял, что мы, наверное, приближаемся к озеру — а значит, и к хутору тоже.
И точно: вот показался забор, скат крыши… Вдруг как бы ниоткуда перед нами возникла Лиля, на этот раз без собаки, приложила к губам палец и поманила за собой. Я услышал, как тихонько ахнула Маринка: наверное, узнала ее.
Мы пошли за Лилей и скоро остановились перед входом в землянку, настолько поросшую травой, что с двух шагов нельзя было понять, что это жилье.
Пальцем Лиля показала нам: «вниз». Сама огляделась, сделала два шага в сторону и исчезла.
— Слушай, Кость…
— Что?
— Просто — слушай.
— В ухе гудит. Слышно плохо.
— Ну все-таки…
Стараясь отрешиться от гудения (которое, надо признаться, уже начинало меня раздражать), я напряг слух. Да, что-то доносилось из-под земли, но разобрать — увы, не мог ни черта.
— Поет, — объяснила Маринка.
Теперь я понял, что да — это звуки пения.
— Спустимся? — шепотом спросила Маринка.
Я кивнул. Мы оба не сдвинулись с места.
Вдруг пение стало громче и четче; полог, прикрывавший вход в землянку, шевельнулся, угол его откинулся, и на земляные ступеньки выскочила огненно-рыжая лиса. Не обращая внимания на нас — или ничего не видя? — она скользнула рядом, продрав жестким боком по моей ноге. И, покачиваясь на неверных лапах, ушла в кусты. Слышно было, как она трещит и возится там. Не лиса, а какой-то еж.
— Идите сюда, — позвал знакомый голос снизу. — Только свет не впускайте. Осторожно.
— Э-э… Ирина Тойвовна?
— Она самая. Ну, быстрей, быстрей. Хотите, чтобы нас всех накрыли?
Этого мы не хотели.
Плотных пологов было три, и свет внутрь действительно не попадал. Внутри землянки горела лампадка, освещая, настолько я мог видеть, только саму себя.
— Я вас вижу, — сказала Ирина Тойвовна, — и буду говорить, куда идти. Возьмитесь за руки. Теперь налево, вдоль стены, медленно… это шкаф, обойдите его… еще шаг, нащупывайте скамейку, садитесь. Вот так, молодцы. Константин, можете еще подвинуться, девочке будет удобнее.
— А со светом никак нельзя? — взмолилась Маринка. — Очень… нервно.
— Пока нельзя. Итак, что вас привело сюда, молодые люди?
— Ну… вообще-то, Лиля, — сказал я.
— Лиля только показала дорогу. А привело вас?..
— Нам все рассказывать?
— Желательно все. Что помните, что подумали, что поняли. И, как я понимаю, Костя, ваша роль была… второго плана, так это называется? Так что, Марина, начнем с вас…
— А откуда вы знаете, как меня зовут?
— Поживете с мое, научитесь узнавать и не такое. Ну сами посудите, барышня, как вас еще могли назвать? Имя У человека может быть одно, редко два. И только однажды мне попался человек, который всю жизнь прожил не под своим именем. Был совершенно несчастен и раздерган, потому что на самом-то деле прожил не свою жизнь… Все, начинайте рассказывать. Если будет нужно, я переспрошу. Или остановлю.
К тому, что я уже рассказал, Маринка сейчас добавила довольно много. Например, она заподозрила Артура в том, что он подсунул ей какой-то синтетический наркотик, потому что мысли у нее путались, а физическое желание она испытывала какое-то совершенно неистовое, никогда раньше такого с ней не было. На что ведьма сказала: «Нет, он тут ни при чем…» — и велела рассказывать дальше. И второе: ее амнезия о пребывании в подземной гробнице вроде бы чуть-чуть отступила — но замещалась она воспоминаниями странноватыми. Маринка хорошо помнила, как провалилась, как я полез ее спасать, — но в то время, когда я возился наверху, к ней в темноте подошла чуть светящаяся девочка лет четырех, голая и босая, но с широким поясом на пузике и с ажурной диадемой на голове. Она постояла рядом, не отвечая на вопросы и вообще как бы не замечая Маринку, но потом послюнила палец, быстро нарисовала у Маринки что-то на лбу, сплюнула под ноги и ушла, через секунду растворившись в темноте. Тут Маринка вспомнила про фонарик в телефоне… А когда мы спустились к широкому туннелю (Маринке помнилось, что мы попали в него сбоку, и шел туннель в обе стороны, и по нему туда-сюда гулял ветер; то есть совсем не то, что помню я) и пошли наугад, то вскоре под ногами захлюпала вода, а стены оплели ветви и лозы — кажется, хмеля. Во всяком случае, пахло именно хмелем. Уже по колено в воде мы подошли к стене, перегораживающей туннель, и стена раздвинулась, впуская нас, и вода быстро побежала туда, вперед, и в центре круглой пещеры образовался водопад.
