В нем отчетливо слышались нотки истерического веселья.
Я представила, как оживит славный праздник наша с лилипутом неравная битва за музыкальный инструмент, и предпочла тихо удалиться со сцены.
Бочком-бочком на ходу подвинулась к левому ряду зрителей и змейкой ввинтилась в толпу между шестипудовой Мальвиной в пышном парике из искусственных синих волос и пареньком в черном с серебряными кляксами костюме не то Волшебника, не то Звездочета.
На параллельной улице было тихо и пусто. Похоже, все жители и гости городка столпились на главном проспекте. Я пошла вдоль ряда невысоких, в два-три этажа домов, высматривая вывески отелей.
Они попадались часто, по три-четыре на квартал, но свободных мест нигде не было!
Я вовсе не привередничала, на повышенную комфортность временного жилья не претендовала, согласна была и на «три звезды», и на две, но все отели были забиты под завязочку. Беда в том, что период с конца октября до начала апреля на заштатном курорте традиционно считался низким сезоном, и добрая половина гостиниц на это время закрывалась. А театральный фестиваль, который вызвал неожиданный наплыв гостей, проводился в Бад-Вильдбаде впервые, и местные хотельеры – народ консервативный – еще не учли его в своем рабочем расписании.
Я уже начала всерьез волноваться, что останусь ночевать под открытым небом, когда мои криволинейные пробежки с одной стороны улицы на другую привлекли внимание румяного старика в старомодном – времен торжества хиппи – джинсовом костюме с отделкой из замшевой бахромы.
Это был явно не театральный наряд, потому как на потертых и потерявших изначальную форму джинсовых «дудочках» там и сям виднелись цветные пятна. В руке у престарелого хиппи была плоская кисть, в воздухе витал резкий запах краски. Старец вдохновенно красил трубы, скругленным углом выпирающие из стены дома и уходящие в землю. Они были похожи на две ноги, согнутые в коленках, и дед изобретательно раскрашивал их, как чулки – поперечными черными, красными и белыми полосами.
Отреагировав не столько на оригинальное художество, сколько на сопровождающую его создание вонь, я, пробегая мимо деда, громко чихнула, и он счел это достаточным поводом, чтобы затеять разговор. Обращенной ко мне фразы на немецком я не поняла, но вопросительная интонация и соответствующее выражение на лице хиппующего маляра позволили мне предположить, что его интересует причина моих одиноких метаний по пустой улице.
– Я ищу отель! – остановившись, ответила я по-английски.
Увы, этого языка не знал мой собеседник.
– Отель! – повторила я и углом сложила над головой ладони, изображая крышу.
– Отель! – стрый хиппи потыкал кистью в направлении ближайшей из тех гостиниц, где я уже получила отказ.
– Мест нет! Прием закрыт! – пожаловалась я и сопроводила сказанное выразительным сурдопереводом – сложила руки крестом.
– А-а-а! – он улыбнулся.
Я подавила недостойный порыв сказать на это: «Бэ-э-э-э!» – и скорчить рожу противному деду, который радуется чужому несчастью. Но дед оказался вовсе не противным. Покивав головой, он аккуратно притопил кисть в банке с краской, поманил меня узловатым пальцем и пошел в гору, часто оглядываясь и ободряющими возгласами поощряя следовать за ним.
Кривая улочка по дуге привела нас к крыльцу очень старого дома. В нижней части он был серый, каменный, в средней – белый, в косых крестах темно-коричневых деревянных балок, а еще выше – белый и чешуйчатый. Присмотревшись к мансардному этажу, я поняла, что его стены аккуратнейшим образом обиты закругленными деревянными пластинками вроде дранки, а поверх нее побелены. Над низким арочным проемом подвальной двери в камне были выбиты цифры: 1346. Смекнув, что это год постройки цокольного этажа, я тихо присвистнула и испытала горячее желание почтительно снять шляпу. Обязательно сняла бы, если бы она у меня имелась.
Дом был просто сказочный. В окнах первого этажа призрачно белели складчатые кружевные занавесочки и цветными фонариками горели пышные шапки герани. В простенке между окнами, трудно различимая без увеличительных приборов, помещалась маленькая, с тетрадный лист, жестяная табличка с символическим изображением двух лилипутских кроваток.
– Гестенхауз! – указав на табличку, радостно объявил мой проводник, и на сей раз я поняла, что он сказал.
Гостевой дом! Что-то вроде частного отеля.
– Фрау Марта! – сказал еще старый хиппи и одной рукой прикрыл ухо, а другой изобразил энергичный стук в дверь.
Я кивнула и неуверенно улыбнулась. Все понятно, хозяйку зовут фрау Марта, и она плохо слышит. Это обнадеживало!
С учетом того факта, что гестенхауз этой почтенной особы замаскирован на местности, как штабной блиндаж, а сама она глуховата, можно предположить, что пока еще не многим постояльцам удалось опередить меня в горячем желании воспользоваться здешним гостеприимством.
Я поблагодарила доброго старика изящным книксеном, взошла на скрипучее крыльцо и молотила в дверь до тех пор, пока мне не открыли. Это случилось минуты через три, не раньше. Все это время старый хиппи подбадривал меня возгласами, как энергичный тренер перспективного боксера.
Наконец дверь открылась. Слегка потряхивая головой в лиловых кудряшках, на крылечко выдвинулась симпатичная старушка в пестрой блузке с брошью и укороченных брючках. Улыбалась бабуля так, словно слух ее потревожили не мои боксерские упражнения, а сладкие звуки вечерней серенады. Я сразу поняла, что старушка – чистое золото. Квадрупль в образе человеческом!
– Гутен таг! – гаркнула я, тоже улыбаясь, чтобы наверняка понравиться квартирной хозяйке.
– Гутен таг, гутен таг! – согласилась она.
Я просительно оглянулась на старого хиппи. Он понятливо кивнул и за меня объяснил бабуле по-немецки, чего я хочу.
– Гут, гут! – проворковала она.
Я с неимоверным облегчением поняла, что мне не придется коротать весеннюю ночку под кустом, на импровизированной подстилке из отсыревших конфетти.
– На три дня! Драй таг! – с воодушевлением сообщила я и для пущей понятности показала фрау Марте соответствующую растопырочку из трех пальцев.
– Йа, йа! Драй, драй!
В ходе последовавшего разговора немого с глухим ко мне постепенно пришло понимание ситуации.
Фрау Марта согласна была приютить меня на три дня в двухместном номере, где у нее уже имелась одна жиличка. Проживание стоило всего двадцать три евро в сутки, причем в стоимость входил завтрак. Честно говоря, я бы с легкостью согласилась и на большую сумму. После того трехзначного счета, который мне выкатили в луганском «Сплендиде», цены фрау Марты воспринимались как сугубо символические.
