Уильям Ходжсон - Дом в Порубежье

Короткий осмотр показал, что вода затопила весь проход. Несшийся навстречу с громадной скоростью поток становился глубже прямо на моих глазах. Я мог только гадать о том, что произошло наверху… ясно было одно — вода каким-то образом сумела найти себе путь из котловины. Значит, течение будет только убыстряться и наконец окажется, что выйти никак нельзя. Мысль эта вселяла страх. Конечно же следовало выбираться — и побыстрее. Взяв ружье за ствол, я промерил им глубину. Едва не достававший до моего колена поток рушился в Яму с оглушающим шумом. Кликнув Рыжика и опершись на ружье как на посох, я шагнул в поток, и вода немедленно взметнулась до бедер — столь велик был ее напор. На какой-то миг я едва не потерял опору, но мысль о пропасти, что разверзлась за моей спиной, вдохновляла меня к отчаянным усилиям. Медленно, шаг за шагом, я стал продвигаться вперед. Каково приходилось Рыжику, мне не удавалось даже подумать. Сил моих хватало лишь на то, чтобы удерживаться на ногах, а потому я ощутил огромное счастье, когда пес очутился возле меня. Он мужественно брел вперед. Лапы Рыжика длинные, тонкие… он высокий пес, и — должно быть — вода меньше мешала его движениям, чем моим. Во всяком случае, ему было легче, чем мне; зайдя вперед, Рыжик невольно — а может и преднамеренно — раздвигал воду, ослабляя ее напор на меня. Так мы и шли, с трудом делая шаг за шагом, задыхаясь, и одолели в итоге почти сотню ярдов. И тут — из-за какой-то беспечности, или же просто потому, что под ноги подвернулось скользкое место, — я потерял равновесие и упал вперед лицом. Вода с пугающей скоростью повлекла меня вниз к бездонной дыре. Я отчаянно сопротивлялся, но ноги мои не могли отыскать опоры. Я задыхался и уже начинал тонуть. И тут кто-то ухватил меня за пальто, остановив на месте. Это был Рыжик. Должно быть, заметив неладное, он бросился следом и сумел удержать, пока я не поднялся на ноги.

Кажется, я успел разглядеть несколько огоньков, впрочем, не могу быть в этом уверен. Если я не ошибся, меня смыло к самому краю этой жуткой пропасти, и только там Рыжик сумел задержать мое падение. Огоньками конечно же мне показались свечи. Но я уже говорил, что не знаю, так ли было на самом деле, ибо глаза мои были полны воды, а падение потрясло меня.

Лишенный света, потерявший ружье, в смятении я был вынужден вновь одолевать глубокий поток, чтобы выбраться из этой преисподней, полагаясь на своего старого друга Рыжика.

Я встал, обратившись лицом к течению — лишь так еще можно было удержать равновесие… даже старина Рыжик не мог выстоять против этого ужасного напора без неосознанной помощи с моей стороны.

Быть может, прошла минута, и, наконец, решившись, я возобновил мучительный подъем против течения. Так начался мой суровый поединок со смертью, в котором на победу можно было только уповать. Я шагал неторопливо, яростно, безнадежно, а верный Рыжик вел меня… тянул… вверх, вперед, и наконец перед нашими глазами забрезжил благословенный свет. До входа в коридор оставалось лишь несколько ярдов, и я добрался до него, ступая в бурлящей воде, уже поднявшейся до паха.

Тут я понял причину катастрофы. Снаружи хлестал ливень, вода стекала в котловину ручьями, и уровень озера поднялся вровень с проходом… что там — сделался выше! Дождь и вызвал этот потоп — иначе вода поднималась бы еще несколько дней.

К счастью, веревка, по которой я спустился, свисала среди потоков воды прямо в отверстие; ухватившись за ее конец, я старательно обвязал им Рыжика вокруг груди, а потом, собрав весь остаток своих сил, ухитрился выползти на край утеса. На край Ямы я выбрался уже в последней стадии изнеможения. Тем не менее мне пришлось предпринять еще одно усилие, чтобы вытащить Рыжика в безопасное место.

Медленно и устало я налегал на веревку; Рыжик — собака увесистая, а я потерял уже все силы. Но, отпустив линь, я предал бы пса не верную смерть, и мысль эта помогла мне собраться. Конец всего приключения почти изгладился из моей памяти. Помню только, как тянул веревку, как невыносимо тянулись мгновения. Еще помню, как из-за края утеса вынырнула морда Рыжика… наверное, до этого прошла целая вечность, а потом вдруг настала тьма.

Должно быть, я потерял сознание, потому что вновь открыл глаза, когда было уже темно. Я лежал на спине, скрестив ноги, а Рыжик лизал мне ухо. Я ужасно окоченел, ноги мои онемели ниже колен. Несколько минут я оставался в этой же позе, стараясь прийти в себя, а потом с трудом сумел сесть и оглядеться вокруг.

Ливень уже прекратился, хотя с деревьев вовсю капало. Со стороны Ямы доносилось непрестанное журчание бегущей воды. Мне было холодно, и я дрожал. Одежда моя промокла насквозь, тело ныло. Очень медленно, позволяя жизни вернуться в онемевшие ноги, я сумел встать. Но с делом этим, однако, справился со второй попытки… ноги мои ослабели, я ощущал ни на что не похожую слабость. И, подумав, что заболеваю, нетвердыми шагами направился к дому. Я то и дело оступался, голова кружилась. С каждым шагом острая боль пронзала мои суставы.

Наверно, я одолел таким образом шагов тридцать, когда голос Рыжика привлек мое внимание, и мне пришлось повернуть обратно. Старый пес стремился следом за мною, но не мог шагнуть — веревка, на которой я поднял его наверх, все еще охватывала его тело, а другой ее конец по-прежнему был привязан к дереву. Какое-то время я пытался развязать узлы, однако веревка намокла, и я не мог с ними справиться. Потом я вспомнил про нож, и через минуту справился с прочной пенькой.

Не знаю, как я добрался до дома… еще менее того помню о последовавших днях. И только в одном я уверен — если бы не любовь сестры моей, не ее непрестанный уход — не писать бы мне эти строки.

Очнувшись, я обнаружил, что провел в постели около двух недель. Еще одна неделя потребовалась мне, чтобы окрепнуть и выбраться в сад. Но я ослабел настолько, что не мог еще добраться до края Ямы. Мне хотелось попросить сестру проверить, насколько поднялась в Яме вода, однако я посчитал за лучшее не тревожить ее упоминанием об этих событиях. Вообще с тех пор я взял за правило не заговаривать в ее присутствии о странных вещах, происходивших в огромном старинном доме.

Еще через пару дней я сумел добраться до края Ямы. Оказалось, что за эти несколько недель там произошла удивительная перемена. Передо мной оказалось на три четверти затопленное ущелье; я увидел большое озеро, гладь которого отливала холодным блеском. Вода поднялась настолько, что до края Ямы оставалось всего лишь с дюжину футов. Лишь в одном месте поверхность озера была неспокойной — как раз там, где под толщей воды зиял вход в подземелье, ведущее к огромной подземной Яме. Там вода бурлила, а иногда из глубин с рыданием вылетало странное бульканье. О том, что творилось внизу, нельзя было и догадаться. И пока я стоял, в голову мне пришла мысль о том, как чудесно сложились все обстоятельства. Ход, выпустивший в наш мир Свинорылов, оказался теперь запечатанным, и притом столь надежно, что впредь можно было не опасаться их нового появления. Тем не менее было чуточку жаль, что мне уже не суждено узнать о месте, из которого явились ужасные твари. Теперь оно было навсегда укрыто от людского любопытства.