— Спасибо, — серьезно сказала она, разместив камеру позади своих книг, и как обычный подросток, скинув сандалии. Но даже эта обычность вышла странно — туфли аккуратно приземлились под моим широким окном, словно бы кто-то их туда положил.
— Я никогда не буду в этом так хороша, как ты, — с легкой завистью сказала она.
Я взглянула на ее идеальные ноги, а затем перевела взгляд в сторону. Боже, не удивительно, что парни толпились вокруг нее, только чтобы поговорить. Даже ее щиколотки были прекрасными.
— Быть такой же "хорошей", как кто-то другой, не должно быть твоей целью, — сказала я, падая обратно на кровать и уставившись в потолок. Позвоню маме попозже. — Найди что-то, что заставит испытывать эмоции. Нет ничего плохого в фотографировании. Если это пробуждает в тебе хоть какие-то чувства, то ты все сделала правильно.
Кровать прогнулась, когда она присела на краешек, и я устроилась поудобнее.
— Думаешь, твоему отцу понравятся? — спросила она. — В смысле, мои фотографии.
Накита была такой уверенной, когда косила души, что было довольно странно видеть ее неопределенной.
— Уверена, что понравятся. — Я слегка улыбнулась, представляя, как она будет показывать их моему отцу. Папа обожал мои снимки. Он присвоил целую стену в официальной столовой и посвятил ее моим фотографиям, даже перестроил свет так, чтобы он падал на его любимые. Он был первым, кто показал мне, как фиксировать что-то, что вселяет в тебя определенные эмоции, и как я думаю, отец пытался разгадать, что творится в моей голове посредством того, что выходит из-под моего принтера.
Терпкий запах лака был сильным. Само ожидание было тягостным, но мы не могли уйти пока папа не уснет. Я перевела взгляд на зеркало, к которому было прицеплено фото Вэнди и моего экс-парня Теда. Они стояли на пляже во время заката и выглядели счастливыми. Я перекатилась так, чтобы видеть фото моих старых друзей не в горизонтальной позиции. Последние мечты о Теде в моей жизни испарились сразу, как только я переехала. Парни иногда бывают прямо как щенки — верными, но легко отвлекающимися, и я знала, что как только уеду, он быстренько найдет, вокруг кого вертеться. То, что этим человеком оказалась Вэнди, моя лучшая подруга, не слишком удивляло. Прищурившись, я задумалась, а вправду ли я вижу голубую дымку вокруг Вэнди, смешивающуюся с желтой вокруг Теда. Их ауры? Мои мысли тут же перешли к Джошу и нашему первому поцелую. Я улыбнулась.
— Как ты думаешь, у Барнабаса все нормально? — спросила я Накиту.
— Не знаю, не могу до него дотянуться, — немного коварно ответила она.
Боже, да что с ней сегодня? Я обернулась и увидела, как она склонилась под острым углом, чтобы получше рассмотреть пальцы на ногах. Ее волосы были перекинуты через плечо, обрамляя острые скулы и подчеркивая идеальное телосложение. Пока она красила свои ногти в розовый, скрывая свою натуру, ее амулет медленно покачивался. Прямо говоря, выглядела она как модель. Я, в свою очередь, была слишком плоскогрудой и, учитывая то, что теперь являлась мертвой, могла ждать "грудную" фею до скончания своих дней. Ну не мило ли…?
Накита знала, что я не могу контактировать с Барнабасом, но это не значило, что я собираюсь попусту тратить следующие два часа. Мое тело находилось где-то между настоящим и будущим, судя по словам серафима, который засвидетельствовал мою кандидатуру на роль темного хранителя времени. Если я сумею найти его, то смогу вновь по-настоящему жить и перестать быть начальником системы, с которой не согласна. Смогу забыть все о хранителях, амулетах, жнецах и черных крыльях. Смогу вновь стать собой. Даже если это значит все позабыть.
Взглянув на Накиту, я задумалась, а все ли еще хочу этого.
Конечно же, хочу, — сказала я сама себе, а затем перевела взгляд в потолок, гадая, как же отыскать пространство между настоящим и будущим.
Тишина заполнила мою душу, и я закрыла глаза. Я даже не знала, где именно искать. Но где бы это ни было, скорее всего, я смогу отыскать его лишь с помощью сердца, а не глаз. Три раза медленно вздохнув, я задержала четвертый вздох и неспешно выпустила его, пока легкие не оказались пустыми. Это был первый шаг в уроках Барнабаса под названием "сконцентрируй себя".
— Что ты делаешь? — спросила Накита, и эти слова, сказанные пусть даже тихим голосом, вспугнули меня.
Я перевела дыхание.
— Кроме того, что жду, когда уснет отец? Пытаюсь узнать, смогу ли отыскать межпространство настоящего и будущего. — Либо это, либо перезвонить матери.
Я услышала, как она сменила позицию и приступила ко второй ноге.
— Ни пуха, ни пера.
Мои брови поползли вверх. Современная фраза из ее уст слышалась донельзя странно. Она злилась.
— Ты хорошо вписываешься, Накита, — заметила я, открыв глаза, и уселась, скрестив ноги. — Сейчас ты была похожа на настоящего подростка.
— Ты не хочешь быть хранителем времени, — обвинила она меня, ее синие глаза на секунду полыхнули, а затем она угрюмо исправилась: — Ты не хочешь быть темным хранителем времени. Думаю, если бы у тебя была возможность, ты бы приставила ангела-хранителя к Шу.
Так вот что ей не давало покоя…
— Я не собираюсь пристраивать ангела-хранителя к Шу, — сказала я. — Ангел-хранитель не исправит ровным счетом ничего. — Я схватила красный лак и начала перекидывать из руки в руку, чтобы перемешать, но не допустить проникновения воздуха.
Накита следила за моими действиями, и я почти могла видеть, как она переваривает информацию. Нахмурившись, она взглянула на меня и поджала губы.
— Ты не веришь в Судьбу. Как только тебе не будет нужен амулет, чтобы оставаться в живых, ты откажешься от него. А затем все забудешь. Я была там и слышала, что ты говорила серафиму.
— Накита… — начала я.
— Ничего страшного, — сухо сказала она и обмакнула кисточку в бутылочку, ненадежно балансирующую на ее согнутом колене. — Я темный жнец. Моя работа убивать людей. Я не ожидаю, что понравлюсь тебе.
Итак, становилось все хуже и хуже. Вздохнув, я поставила лак на стол и осторожно открыла его.
— Ты мне нравишься, — сказала я, не в силах на нее посмотреть и сделала первый мазок по моим черным ногтям. — Я думаю, что ты замечательная. Боже, Накита, ты умеешь летать! — Я взглянула на нее. — Но я скучаю по сну. Я любила ощущать голод, а после еды приятную насыщенность. Я чувствую себя ужасно, когда вру отцу и позволяю изменять его воспоминания. И я не могу быть начальником системы, в которую не верю. Если я не смогу изменять вещи, то я откажусь от всего, как только верну тело.
Она вздохнула, а затем заговорила. Ее глаза смотрели прямо в мои, и я не могла отвести взгляд.
