Али вздрогнул.
— Что ж это ты, сын нехорошей матери, вытворяешь? — укоризненно вопросил Шендерович, — ты зачем нас подставил?
Али одним коротким движением плеча сбросил дружелюбную руку. На лице у него отразилось глубокое недоумение.
— Бэн ме русча… — сказал он.
— Чего? — удивился Шендерович.
— Бэн ме русча, — раздельно повторил Али. — Эфендим? Анламадым.
— Где деньги, гад? — вопил Шендерович. — Где товар?
— Текрар сейлер мисиниз, — любезно предложил Али.
— Какой сейнер? Какой мизинец? Что ты тут лопочешь?
— Миша, пойдем, это бесполезно!
— Под турка косит, сукин кот! Да он вчера по-русски лучше нас с тобой! Ну, погоди, я тебя заставлю вспомнить язык Пушкина!
— Пушкин! — восторженно сказал Али, — О, Пушкин! Русум!
— Русум-русум, — обрадовался Шендерович.
— Бэн мэ русча, — в третий раз пояснил Али.
И вежливо добавил:
— Хошчакалын.
— Что «хошчакалын»? — подпрыгнул Шендерович, — какой-такой «Хошчакалын»?
Почему вдруг у Шендеровича прорезался грузинский акцент, для Гиви осталось загадкой.
— Ийи гюнлер, — пояснил Али.
— Убью, — прохрипел Шендерович. — Гиви, ты слышал, чего он сказал?
Али заморгал великолепными черными ресницами и на миг задумался. Потом обрадовано выдал:
— Бай-бай!
— Какой «бабай-мабай»? — надрывался Шендерович, — я сейчас тебе тут такой «бай» устрою!
Боковым зрением Гиви заметил, что несколько посетителей кофейни, которые до того вяло медитировали, прихлебывая кофе, отставили свои чашки и начали медленно выбираться из-за столиков.
— Миша, — прошептал он, — пошли отсюда.
— Еще чего? — возмутился Шендерович.
Он ухватил Али за грудки, подпрыгнул и врезал ему коленом в подвздох.
— Ах ты, змей тугарин! — орал он тем временем. — Ах, ты, бусурман беспросветный!
Али отлетел к стене, жалобно взывая к публике на чистом турецком языке.
Посетители приблизились, образовав за спиной Гиви и Шендеровича аккуратное полукольцо.
— Миша! — уже в полный голос завопил Гиви.
— Ступайте отсюда, господа хорошие, — на не менее чистом русском языке предложил бармен, выбравшись из-за стойки.
— Сволочи! — вопил Шендерович, отступая к двери. — Они сговорились! Это одна шайка!
Полукольцо любителей кофе приблизилось еще на шаг.
Гиви в отчаянии повернулся.
— Парам чалынды! — завопил он.
— Да я копейки лишней с вас не взял, — холодно возразил бармен. — А чаевые ваши…
Он извлек из кармана горсть мелочи и швырнул ее в лицо, почему-то Шендеровичу.
— Подавитесь вашими чаевыми. Жмоты!
— Да нет! — втолковывал Гиви, — Хайыр! Черт, бунун туркчеси нэ… Дюн ашкам!
— Мы-то тут причем? — удивился бармен.
— Сообщники! — вопил Шендерович. — Банда!
— От бандита слышу, — лениво ответил бармен.
— Ах, так! — сказал Гиви, — ну ладно! Эн якын полис караколу нереде?
— Да забога ради, — равнодушно сказал бармен. — За углом.
Он с видимой неохотой выдвинулся вперед и неожиданно оказался на целую голову выше Шендеровича, не говоря уж о Гиви.
— Шантажисты! — говорил он, подталкивая обоих одновременно мощной грудью к двери, — валите отсюда, пижоны!
Шендерович отчаянно вытягивал шею, пытаясь разглядеть Али, но тот исчез за спинами соратников. Полукольцо сомкнулось, выставив вперед бармена, как особо эффективную боеголовку.
Гиви к собственному удивлению вдруг как-то сразу очутился на улице.
С раскаленных небес на него обрушился такой яркий свет, что он невольно зажмурился.
— Это ты их разозлил, — укорил Шендерович.
Он поднимался с колен, отряхивая ржавую пыль. Воротничок рубашки у него почему-то опять был полуоторван и свисал, точно галстук.
— Да что ты, Миша, — робко возразил Гиви, — при чем тут я? Они ж сами. Я уж потом. После тебя…
— Как же — сами! Как шакалы вцепились! Что ты им впарил?
— Сам не знаю, — удивился Гиви. — Хотел прояснить ситуацию.
— Что ж ты врал, что турецкого не знаешь? Вон как шпарил!
— Я и не знаю, Миша, — неубедительно пояснил Гиви, — само как-то вышло.
Он напрягся, пытаясь вернуть внезапное лингвистическое просветление, но новоявленная способность к языкам исчезла столь же внезапно, как и появилась. Он слегка втянул голову в плечи, ожидая новой вспышки гнева, но Шендерович глядел на него с каким-то непонятным уважением.
— Ты что-то, кажется, про полицию излагал, — сказал он.
— Да я не помню, Миша.
— Говорил-говорил, я сам слышал. На пушку их брал. Полис, мол, курлы-курлы… а только пустой это номер, с полицией, брат Гиви. Они своего не сдадут, орлята эти, мальчиши-кибальчичи!
— Я так думаю, Миша, — твердо сказал Гиви, — что это они… они нас и ограбили. Не причем тут твой Лысюк. Сговорились и ограбили. А товару на деле никакого и не было.
— Ты так думаешь? — Шендерович в затруднении покрутил головой.
— Сам посуди. Кто еще знал.
— Точно! — выдохнул Шендерович. — Они! Сговорились, верно ты сказал. Вот кто, получается, меня подставил… ну, Яни! Ну, змей подколодный! Погоди, я до тебя доберусь!
Гиви на всякий случай попятился, но Шендерович явно имевший в виду настоящего, аутентичного Яни, лишь похлопал его по плечу.
— Хороший ты друг, друг Гиви! — убежденно сказал он. — Не то, что этот Ставраки недоделанный!
Гиви вздохнул. Вот Шендерович и признал его наконец-то хорошим человеком и своим другом. Но почему все мечты сбываются именно тогда, когда от этого мечтавшему уже и нет никакого удовольствия? Не иначе, как по воле Аллаха милостивого, милосердного, связующего и развязующего узлы… только почему у него такой черный юмор?
— Что делать будем, Миша? — спросил он.
— А что делать… — задумался Шендерович, сморщив высокий лоб, — в полицию обращаться, друг Гиви, все же не будем. Без толку это. Что полиция? Кто им в лапу сунет больше, тот и прав. И эти шакалы наверняка им регулярно отстегивают. А мы что? Можем мы их порадовать хоть каким-то подобием материальных благ? Не можем! Ну, придем, скажем, так мол и так. Они нам — а чем докажете? А где свидетели?
— Я свидетель, — Гиви стукнул себя кулаком в грудь.
— А ты — кто? — мрачно спросил Шендерович.
Гиви поник.
— Алка свидетель, — наконец робко предположил он.
— Ну… — Шендерович задумался, — может и так. Как мы договаривались, как задаток давали, она точно видела. А как побили — соврет. Да она лучше любого свидетеля, она такое расскажет… а все-таки интересно, кого ж она встретила такого, что бросила нас на произвол судьбы бездушного рока?
— Где эта мерзкая, — подхватил Гиви, — эта скверная? Где эта похитительница сердец, госпожа грез, о, где она, эмир подстрекательства, о, луноликая, с тяжелыми бедрами и стройным станом, втянутым животом, о, сребротелая, о, каменосердная…
