- И на том спасибо. Бог тебе в помощь. Это мы понимаем, что тебе дальше. Нам только от этого легче не станет.
- Твоими молитвами. Это я про Бога. Нет ли лошадок?
- Еще вездеход спроси. Лошадок не будет.
- Так я и думал, - не стал настаивать Челобитных. Оставалось выяснить еще кое-что, после чего с гостеприимным Дрыном можно будет спокойно распрощаться. Мысли покуда не путались, но уже текли медленнее, увязали в хмельной трясине. Пора разобраться во всем, а то мозги, глядишь, и впрямь откажут.
Но Дрын, который, казалось, только трезвел и наливался силой от выпивки, опередил его.
- Небось, в Зуевку навострил лыжи?
- Туда, - не стал отрицать протодьякон и отважно спросил: - Дорогу не покажешь?
Я заплачу.
- Проще сразу руки на себя наложить, а я - человек крещеный.
- Ну, а коли крещеный, так должен Богу довериться и ближнему пособить…
- В Писании про пособить ничего не сказано.
Однако наглец! И наглец просвещенный, как это не удивительно. Пантелеймон украдкой оглянулся в поисках образов, но и следа их не обнаружил.
- Тем более с чертями общаться, - язвительно добавил Дрын.
- И ладно, - Пантелеймон не стал настаивать. - Без провожатого обойдусь, спасибо тебе за хлеб-соль. Скажи мне напоследок еще вот что… Ступа твой…
- Твой, - перебил его Дрын. - Мне он на хрен не нужен.
- Будь по-твоему, мой. Мой Ступа, значит, затолкал меня в избенку, где кое-что показалось мне странным. Знаешь что-нибудь об этом? Не можешь ведь не знать. Там хозяин своеобычный…
- Это к Макарычу? Как же не знать, вся деревня там перебывала.
- Даже так? Я догадывался… Замечательно, отлично. Так может, поделишься? Если это Макарыч, то лежит он в избе своей довольно странно, и уже давненько лежит.
Если ты - крещеный, как, я полагаю, и все остальные, то отчего же вы не похоронили человека по православному обряду?
Дрын удивленно уставился на протодьякона. Похоже, тому явно удалось поставить хозяина дома в тупик.
- Странно… - медленно проговорил Дрын.
- Что странно?
- Странно, что перво-наперво этим интересуешься. Похоронами. Другие первым делом интересовались, что стряслось, а ты… - Он замолчал, по-новому глядя на Пантелеймона. И добавил: - Все, кроме нескольких, но таких уж очень мало было.
Те тоже про обряды вспоминали… Хотя назывались учеными…
Протодьякон с трудом удержался от целенаправленного допроса. На кону стояла секретность Службы, и он не имел права поддерживать подозрения в местных жителях.
- Ну, про других я ничего не знаю, - твердо сказал он. - Только мне показалось удивительным, что человек уже превратился в мумию, а все лежит. И лежит аккуратненько, и одежа его сложена рядом, и руки тоже сложены. Что он там делает?
Естественный, по-моему, вопрос. А что случилось - вопрос уже второстепенный, теперь-то.
- Не знаешь, - эхом повторил Дрын. - Ну что ж, мое дело десятое. А не хоронят его потому, что не знают, можно ли ему лежать с православными. Когда помер, собирались похоронить. Его нашли вечером на лежаке, уже не дышал. Руки-то на груди - это мы ему сложили. Обмыли, одели в чистое. Батюшку думали из центра привезти - у нас-то нету, и церквы тоже нету. Была, да сгорела, а новую отстроить - на какие шиши? Только той же ночью видели его! В ту же самую ночь, понимаешь?!
- Что значит - видели?
- То и значит. Видели, как разгуливает по деревне, уже без одежи. Тогда побоялись к нему выйти, наведались с утра. Пришли - а он на полу, со сложенными руками - как мы сложили, все в точности. Но уже голый лежал, как ты видел. Одежа наша чистая сложена рядом. Он, что характерно, всегда аккуратный был, хоть и темный… Никто к нему после этого и прикоснуться не захотел. Я предложил спалить избу вместе с ним - от греха подальше, но старичье заголосило - пожара здесь боятся пуще черта, даже если не сами горят, а сосед, который за версту. Я плюнул и не стал… Избу-то Макарыча все стороной обходят, а его самого так и продолжают наблюдать. Он обычно по ночам выходит. Не каждую ночь, но частенько.
Пантелеймон недолго собирался с ответом.
- Бред, - заявил он категорично. - Бред собачий. У вас от самогонки мозги высохли, галлюцинируете!
- Да? Ну, тогда они и у тебя подсохли, счет дням потерял.
- Скорее уж так, чем думать, что ваш мертвяк их сожрал…
- Надо еще посмотреть, только ли дни… Может быть, он чем-то еще у тебя поживился.
Почем ты знаешь?
- Это чем же?!
- Хотя бы душой бессмертной. Или, может, крови насосался. Дальше сам уже будешь сосать…
- Эк у вас все в бошках перепуталось. Он у вас сразу и привидение, и покойник, и Макарыч, и вампир - кто еще? Засадили бы ему осиновый кол в сердце - и все проблемы решились бы…
Челобитных нарочно старался разозлить Дрына. Его реакция выглядела вполне натуральной - естественно, бред сивой кобылы. Про себя Пантелеймон держался иного мнения - во всяком случае, допускал правоту Дрына, но показывать это было нельзя.
Дрын ответил неожиданно мирно:
- А то ему не засаживали. Я сам воткнул еще зимой - и что? Как бродил, так и бродит…
- Врешь! Он целехонек, ни следа от твоего кола.
- То-то и оно! Затянулось, как на собаке…
Челобитных помолчал, переваривая услышанное.
- Серебряные пули, - брякнул он.
Хозяин рассмеялся:
- Совсем ты рехнулся, мил человек. Откуда у нас серебро? Да и не поможет оно, если кол не помог…
- Ну разве что…
У протодьякона были при себе серебряные пули, но он не собирался расходовать их на якобы беспокойного Макарыча. С трупом творилось неладное, и он, естественно, не хотел оставлять это дело на самотек, но сперва следовало разобраться с главным. Никто не поручал ему избавлять Крошкино от ходячего мертвеца.
Молчание явно затягивалось. Пора было уходить. Понимая это, Пантелеймон поднялся с лавки, потянулся и чуть нетвердым шагом подошел к окну, отдернул занавеску.
Осоловелым взглядом воззрился на пустынную улицу. Не зная, что сказать, на всякий случай осведомился:
- Может быть, Макарыч ваш с кем спутался, ходил куда - хоть в ту же Зуевку? Вы же ее как огня боитесь: что ты, что Ступа. Мой. Я тебе, конечно же, все равно ни за что не поверю; вообще все это морок, но мало ли…
Дрын пожал плечами и с готовностью ответил:
- Не был он в Зуевке, Зуевка сама его навещала.
- То есть? Как это?!
Ответ заставил протодьякона вернуться на лавку и временно отказаться от самогона.
Достаточно. Игра началась.
- Ликтор. Живет там такой. Непонятный человек - и, сдается мне, довольно опасный.
Что мне - вся деревня так думает…
«Теперь, похоже, я точно здесь застряну», - сокрушенно подумал Пантелеймон.
