Глеб Соколов - Вуду. Тьма за зеркалом

– Да, плохо…

Девочка подумала.

– Но я могу поехать к тете Сэре. Она очень добрая. Она с самого начала хотела забрать меня к себе, – проговорила она. – Но ее прогнали…

– Хорошо, мы отправим тебя к тете Сэре. Разумеется! Раз ты этого хочешь, почему бы этого не сделать?..

Девочка просияла.

В этот момент в кармане у Вильямса зазвонил мобильный телефон.

– Алло…

– Мистер Вильямс! Есть новости… – говорил Харди, помощник из отдела этнической преступности. – Задержана хозяйка квартиры. Вернее, та женщина, которая арендовала ее.

– Кто она?

– Как кто? Никто… Обычная негритянка. Тити Акпабио. Безработная. Тридцать два года, толстуха с зычным низким голосом. Знаете, ей бы в джазе петь. А не девочек из окон выбрасывать.

– Хорошо, я тебе перезвоню.

Вильямс дал отбой.

Девочка уже что-то говорила переводчику…

– Они говорили мне… – начал переводить тот, – что я должна стать женой черно-белого человека. Но потом они сказали мне, что мой жених умер… Они сказали, это я во всем виновата: он умер, потому что я посмотрела на него своим дурным глазом. Я – ведьма…

Мквенге услышал звонок и пошел посмотреть, кто стоит за дверью.

На маленьком экранчике отображалось лицо человека, ожидавшего у порога. Две камеры фиксировали его с разных ракурсов – спереди и сбоку.

«Удивительно! – поразился Мквенге. – Не успел я о нем подумать, как он тут же появился у моей двери…»

Он нажал кнопку, и тут же раздался писк электроники. Отворил дверь, пропуская Брата в квартиру.

– Ого! Ты одет сегодня, как барон Самеди!.. – пробормотал Мквенге.

Брат не улыбался. Обычно сравнение с бароном Самеди льстило ему, но тут он остался холоден. Стремительно брат прошел вглубь квартиры.

– Где твои рабы?.. Ты один?..

– Да… Кто где… – пробормотал Мквенге. – Хозяйство маленькое, а дел почему-то очень много.

Брат развалился в кресле. Черных очков в пол-лица не снимал. Только тут хозяин квартиры разглядел, что выглядит Брат неважно.

– Что, уже убил кого-нибудь из них?.. – спросил Брат.

Мквенге встрепенулся.

– Да ты что?!.. Зачем же мне их убивать?..

– Как зачем? Рабы – это твоя собственность. Ты можешь продать, подарить, обменять любого из них. Отрезать у любого из них какую-то часть тела. Они твои. Целиком или по частям… Неважно. Лично я люблю убивать их… Дай что-нибудь попить… Ты знаешь, в Древнем Риме один из крупных рабовладельцев любил сбрасывать провинившихся рабов в бассейн на корм плававшим там муренам…

Мквенге засуетился.

– На корм?.. Слишком дорогой получается корм. Впрочем, если ты, конечно, значительно сбавишь цены. Но ты ведь не сбавишь… – бормотал он.

– Нет, не колу… Сок!..

Взяв из рук Мквенге стакан тыквенного сока, Брат стремительно выпил его. Утолив жажду, спросил:

– Что по поводу четыреста девятнадцатых писем?..

– Не понимаю, зачем убивать рабов? – пробормотал Мквенге. – Какой в этом прок?.. Платить за живое существо деньги, чтобы потом вот так вот просто взять его и без всякой пользы уничтожить. По-моему, это непрактично…

– Перестань. Практично – непрактично… Это все термины не из нашей с тобой жизни. Не уходи от вопроса. Я спросил тебя про четыреста девятнадцатые письма…

– Ты видела его?!.. – Вильям Вильямс чувствовал, что ему не следует так напирать, девочка могла испугаться. Но сдержать своего возбуждения он уже не мог.

Негр-переводчик, которого не посвящали во все подробности расследований, ничего не понимал: какой-то черно-белый человек, шеф отчего-то побледнел и явно очень сильно занервничал.

Девочка наконец разлепила пересохшие губы.

– Да, я его видела. Он сидел в кресле…

– Что он сказал? – Вильямс подался вперед.

– Ничего. Он молчал.

Иван Лувертюр был внимательным, терпеливым слушателем, и Джон продолжал рассказывать:

– Сам понимаешь, с тех пор, как покончил с собой или был убит мой дед и до начала моего собственного расследования прошло немало времени. Некоторых людей, мелькнувших в той истории, уже не было в живых. Я встречался со всеми, с кем только можно было: беседовал с сотрудниками «Кей-Ви-дабл-Кей», с полицейскими, проводившими расследование, даже с журналистами, писавшими в свое время об этой истории. Но все тщетно…

– А твоя бабушка? Что она? Не заметила ли она каких-либо странностей в жизни деда в тот месяц?

– Моей бабушки во время моего расследования уже не было в живых. Но знаю, что подобные вопросы задавали ей бессчетное число раз. Нет, она не замечала никаких странностей. Их жизнь катилась по привычной колее, до самого дня смерти дед оставался таким, каким она всегда его помнила. Все произошло совершенно неожиданно. Пожалуй, в этом-то и заключалась самая большая загадка истории… Скажу тебе честно, я приуныл – ни единой зацепки. Я полагал, что если хорошенько взяться за дело, то даже спустя столько лет можно распутать историю, но оказалось – был слишком самонадеян!..

Они брели по одной из центральных улиц. Поток машин рядом с ними был чрезвычайно плотным. Дышать было почти нечем.

– И вот когда с того момента, как я бросил свое расследование, прошло несколько дней, мне неожиданно позвонил какой-то человек… Голос был старческий, скрипучий. За то время, что я занимался этой историей, я уже привык к таким – все, с кем сталкивался в тот год мой дед, были уже немолоды. Но этот голос я не узнавал…

– Что это?!.. – оторопело пробормотал Уолт Кейн, рассматривая хорошо сделанные качественные полицейские фотографии, которые дал ему контрразведчик.

– Я же сказал вам: все началось с рок-н-ролла. Все эти снимки сделаны после разных рок-н-рольных концертов.

– Похоже на человеческие жертвоприношения, – пробормотал Кейн, продолжая разглядывать снимки.

– Культ смерти… Я бы назвал это так, – сказал контрразведчик.

– Да уж! Честно говоря, картинки не очень приятные. Жуть берет… Какие команды при этом выступали?

– Это не так-то просто установить. Сами понимаете, мы не можем с точностью до минуты определить, когда происходили убийства.

На фотографиях, которые держал в руках Кейн, были изображены нелепо изогнутые, словно перед смертью их сотрясали конвульсии, тела молодых людей – парней и девушек – с аккуратно перерезанным горлом. Антураж всюду одинаков – замусоренный пол концертного зала, проход между креслами, расступившаяся толпа перепуганных подростков.

– Сами знаете, зрители обычно выскакивают в проход и начинают танцевать, стараясь продемонстрировать друг другу свое искусство.