– Куда тебя подвезти?
Сзади шевельнулся Немой Джо, напоминая о своем присутствии. Свернулся калачиком на полу под задним сиденьем и еле слышно запыхтел от удовольствия.
Джим с улыбкой кивнул назад.
– Раз уж семья у меня увеличилась, думаю спросить Ракель и Джо, не найдется ли у них свободная комната и лишняя конура дней на несколько.
Эйприл тоже улыбнулась, словно против воли.
Не доезжая до следующего светофора, она свернула направо на Элден-стрит и остановилась перед «Эспен-Инн» – небольшим пансионом в окраинном жилом районе. Джим с давних пор знал его владельцев – Ракель и Джо Санчесов. Таких людей трудно забыть. Приветливые, работящие, любят людей, детей и животных. Джим надеялся, что они сумеют устроить внезапно свалившихся постояльцев – двуногого и четвероногого.
Эйприл заглушила мотор и несколько секунд задумчиво глядела в лобовое стекло, прежде чем озвучить свою мысль:
– Твой дед был великим человеком.
Джим промолчал, ожидая продолжения.
– Я очень огорчилась, когда узнала. Хочу сделать о нем посмертный репортаж.
– Спасибо.
Эйприл усмехнулась, и Джим снова поблагодарил ее, теперь уже мысленно, за то, что не добавила: «Ради твоего деда, а вовсе не ради тебя».
– Чарли стоял, как изваяние, у постели, где его нашли. Ни на миг его не оставил. Думаю, он бы не задумываясь отдал жизнь за твоего деда. – Эйприл сделала паузу и продолжила чуть потише: – И за тебя тоже.
Джим вспомнил лицо Чарльза Филина Бигая, когда смотрел из вертолета, как тот превращается в колеблемую ветром точку. Вспомнил, как они цедили слова, и не мог избавиться от гнетущего чувства вины из-за того, что он не оправдал надежд Чарли и Ричарда Теначи.
– Знаю. Мы вчера виделись. Я ночевал на ранчо. Говорили мало, но Чарли умеет лучше изъясняться молчанием, чем словами.
Эйприл повернула к нему голову, уловив его неуклюжую попытку свернуть разговор с темы, болезненной для них обоих.
– Заметил, как изменилось ранчо?
– Еще бы. За него взялись всерьез. Я говорил по телефону с Коэном Уэллсом. Теперь он владелец.
– Он всегда им был. Только наконец решил выйти из подполья.
Джим оглянулся назад и увидел в полутьме над краем заднего сиденья голову Немого Джо. Пес встретился с ним глазами и снова опустил морду. С усмешкой Джим подумал, что за столь короткое время Немой Джо уже усвоил привычку нового хозяина смотреть в другую сторону.
– У Коэна большие виды на ранчо «Высокое небо». Думает превратить его в огромный туристический комплекс и переплюнуть даже «Оулд Таксон студиос». В настоящий город колоссальных зрелищ, который бы вместил множество туристов. Быть может, даже оборудовать площадку для съемки вестернов. А главное – объединить его с «Аризона-Сноубоул» и построить современный горнолыжный курорт. Для этого надо будет поставить на Хамфрисе оборудование для выработки искусственного снега. Его поддерживают крупные инвесторы, даже из Вашингтона. Он постепенно перетянул на свою сторону многих влиятельных лиц. И деньгами, и другими средствами.
– Кого, к примеру?
– Рэнди Колмена, председателя Торговой палаты. Депутата Престона Дуретта. Мэра Колберта Гибсона.
– Это тот Гибсон, что был управляющим банка Коэна?
– Нетрудно понять, кто посадил его в кресло мэра. Он не высморкается без разрешения своего благодетеля.
– Не так-то просто будет осуществить эти грандиозные планы.
– Угадал. Проблема в том, что навахи против. Для них горы Сан-Франциско были и остаются священными горами. По слухам, даже судиться думают. Но бьюсь об заклад, Уэллс и тут поработал.
Джим отметил, что, говоря о навахах, Эйприл сказала «для них», а не «для вас». Выходит, она исключила его из числа тех, от кого он всю жизнь пытался сбежать. Джим вдруг ощутил приступ застарелой неловкости (ему казалось, она давно похоронена). Но спасительный полумрак скрыл выражение его лица, придав его молчанию совсем иной смысл.
А Эйприл продолжала излагать факты:
– К словам твоего деда всегда прислушивался Совет племен в Уиндоу-Рок. И Джеймс Корбетт высоко ставил его мнение. А Ричард был решительным противником, и его уход со сцены не слишком много изменил, хотя и несколько ослабил оппозицию.
Джим хорошо знал о военном прошлом Ричарда Теначи. Он входил в группу людей, прозванных кодтокерами, индейцев, передающих сведения и приказы по радио. Был разработан специальный шифр на основе языка навахов, который по природе своей так замысловат, что не поддается расшифровке.
Когда он был ребенком, несмотря на его просьбы, дед никогда не рассказывал ему о войне.
– Война – самая глупая из людских выдумок, – говорил он.
Джим потом понял, что разговор о войне дед просто откладывал до поры, когда внук станет мужчиной и будет способен понять. Но внук, повзрослев, унесся мыслями в небо, к вертолетам, и у него уже не осталось времени выслушивать дедовы рассказы.
– Дед был великий человек, но по натуре консерватор.
– Как бы там ни было, он умел бороться за свою веру и доказал это всей жизнью.
Эйприл опять надолго замолчала, а когда заговорила, Джим почувствовал, как неуловимо изменилась ее интонация.
– Он очень хорошо ко мне относился, а я – к нему. Последний раз я видела его незадолго до смерти. Привезла к нему сына – познакомить.
– Я не знал, что у тебя сын. И даже не знал, что ты замужем.
Женщина чуть качнула головой, и медные волосы плавно заколыхались вокруг лица.
– Ты многого не знаешь, Джим. Ты давно здесь не был и, даже когда приезжал, смотрел в другую сторону.
Джим невесело усмехнулся, следуя своим мысленным путем, и промолчал.
– Странное что-то творится.
– В каком смысле?
– Про Алана слышал?
Война – самая глупая из людских выдумок.
– Да. Читал в газетах.
Эйприл вглядывалась в темноту, как будто надеялась там найти ответ всему происходящему.
– Вот в каком. Вы оба много лет жили далеко отсюда, поэтому вряд ли сразу поймете. Удивительно, как случай может изменить весь расклад и даже в самые драматические события внести нотку иронии.
Джим молчал, понимая, что она еще не все сказала.
– Суон Гиллеспи тоже домой возвращается. Тут будут фильм снимать.
Джим понадеялся, что из-за темной кожи и полумрака будет незаметно, как ветер, словно от тысяч крыльев, дохнул ему в лицо неимоверным жаром. И то были крылья не бабочек, но воронов.
– Я целую жизнь ее не видел и не слышал ничего о ней.
Эйприл открыла дверцу машины.
– И не только ее.
